Георгий Гапон о Кровавом воскресенье

Кро­ва­вое вос­кре­се­нье — 9 (22) янва­ря 1905 года, поло­жив­шее нача­ло Пер­вой рус­ской рево­лю­ции — нераз­рыв­но свя­за­но с име­нем Геор­гия Гапо­на, свя­щен­ни­ка, ора­то­ра, лиде­ра рабо­чих орга­ни­за­ций, «про­во­ка­то­ра». Во мно­гом пара­док­саль­ная ори­ги­наль­ная лич­ность Гапо­на сде­ла­ла его имя нари­ца­тель­ным, а его дея­тель­ность, «гапо­нов­щи­ну» — пред­ме­том исто­ри­че­ских мифов и поли­ти­че­ской публицистики.

После нача­ла рево­лю­ции 1905 года он бежал за гра­ни­цу, где напи­сал и опуб­ли­ко­вал на англий­ском язы­ке авто­био­гра­фию «Исто­рия моей жиз­ни». На тот момент рево­лю­ци­он­ные бар­ри­ка­ды ещё стро­и­лись, и пото­му выска­зы­ва­ние Гапо­на было акту­аль­ным и, без­услов­но, крайне субъ­ек­тив­ным. Тем не менее «Исто­рия моей жиз­ни» полу­чи­ла извест­ность. В 1925–1926 годах ленин­град­ское изда­тель­ство «При­бой» опуб­ли­ко­ва­ло вос­по­ми­на­ния Гапо­на на рус­ском языке.

В 2019 году «Исто­рия моей жиз­ни» вошла в сбор­ник «Геор­гий Апол­ло­но­вич Гапон» из серии «Доступ­ная исто­ри­че­ская биб­лио­те­ка» изда­тель­ства «Пятый Рим». VATNIKSTAN пуб­ли­ку­ет отры­вок вос­по­ми­на­ний, свя­зан­ный непо­сред­ствен­но с исто­ри­ей Кро­ва­во­го воскресенья.


Глава четырнадцатая. Последние приготовления

Гапон чита­ет пети­цию в собра­нии рабо­чих. Рису­нок неиз­вест­но­го художника

Свои разъ­ез­ды от отде­ла к отде­лу я делал в сан­ках, запря­жён­ных быст­рою лоша­дью, управ­ля­е­мой пре­дан­ным мне куче­ром, и, что­бы не быть узнан­ным, я наде­вал поверх рясы шубу и обык­но­вен­ную шап­ку. В поме­ще­нии вто­ро­го отде­ла было до того жар­ко, что мно­гие лиши­лись созна­ния, и собра­ние пре­ры­ва­лось вос­кли­ца­ни­я­ми: «Я зады­ха­юсь!» А в поме­ще­нии рабо­че­го клу­ба за Нарв­ской заста­вой от недо­стат­ка воз­ду­ха погас­ли лам­пы, и мы долж­ны были про­дол­жать наш митинг на дво­ре. Стоя на боч­ке, при осве­ще­нии фона­ря, под откры­тым звёзд­ным небом, я читал 10-тысяч­ной тол­пе содер­жа­ние нашей пети­ции. Это было вели­че­ствен­ное и тро­га­тель­ное зрелище.

До 8 янва­ря, т.е. до того дня, когда после сви­да­ния с мини­стром юсти­ции я убе­дил­ся, что вла­сти, веро­ят­но, захо­тят нас оста­но­вить, я пред­пи­сы­вал моим помощ­ни­кам самим не касать­ся и дру­гим не поз­во­лять касать­ся в речах осо­бы госу­да­ря, но в этот день я поз­во­лил им гово­рить откры­то, что если к нам не отне­сут­ся дру­же­люб­но и миро­лю­би­во, то вся вина в этом падёт на пра­ви­тель­ство и на царя. В этот день воз­гла­сы: «Не надо царя, если он не хочет нас выслу­шать» впер­вые раз­да­лись на наших собра­ни­ях. Вече­ром 8 янва­ря в одном из поме­ще­ний рабо­че­го клу­ба собра­лись мно­гие пред­ста­ви­те­ли соци­ал-демо­кра­ти­че­ской и соци­ал-рево­лю­ци­он­ной пар­тий. Несмот­ря на страш­ную уста­лость, я не мог не гово­рить с ними о нашем деле.

«Реше­но, что зав­тра мы идём, — ска­зал я им, — но не выстав­ляй­те ваших крас­ных фла­гов, что­бы не при­да­вать нашей демон­стра­ции рево­лю­ци­он­но­го харак­те­ра. Если хоти­те, иди­те впе­ре­ди про­цес­сии. Когда я пой­ду в Зим­ний дво­рец, я возь­му с собою два фла­га, один белый, дру­гой крас­ный. Если госу­дарь при­мет депу­та­цию, то я воз­ве­щу об этом белым фла­гом, а если не при­мет, то крас­ным, и тогда вы може­те выки­нуть свои крас­ные фла­ги и посту­пать, как най­дё­те лучшим».

В заклю­че­ние я спро­сил, есть ли у них ору­жие, на что соци­ал-демо­кра­ты отве­ти­ли мне, что у них нет, а соц.-рев. — что у них есть несколь­ко револь­ве­ров, из кото­рых, как я понял, они при­го­то­ви­лись стре­лять в вой­ска, если те будут стре­лять в народ. Выра­бо­тать какой-либо план не было времени.

«Во вся­ком слу­чае, — ска­зал я, — не тро­гай­те царя, он дол­жен быть вне опас­но­сти. Ещё луч­ше, если бы вовсе не было враж­деб­ных воз­гла­сов. Пусть спо­кой­но воз­вра­ща­ет­ся в Цар­ское Село».

Рево­лю­ци­о­не­ры мне это обещали.

Из раз­го­во­ров с рабо­чи­ми я вынес впе­чат­ле­ние, что боль­шая часть рабо­че­го насе­ле­ния сто­ли­цы соби­ра­ет­ся при­нять уча­стие в зав­траш­ней демон­стра­ции. На одном из митин­гов одна ста­руш­ка спро­си­ла меня: «А что, если царь-батюш­ка дол­го к нам не вый­дет? Мне ска­за­ли, что его нет в Петербурге».

— Да, — отве­тил я, — но он неда­ле­ко, в полу­ча­се езды от Петер­бур­га. Мы долж­ны ожи­дать его до глу­бо­кой ночи, и вам луч­ше взять с собой что поесть. И они взя­ли с собой хлеб, а не ору­жие. В тече­ние вече­ра я послал Кузи­на к извест­ным либе­ра­лам, в том чис­ле и к Мак­си­му Горь­ко­му, с прось­бою сде­лать что мож­но, что­бы предот­вра­тить кро­во­про­ли­тие. Те ходи­ли к Свя­то­полк-Мир­ско­му, к Вит­те, но без­успеш­но. Мои посе­ще­ния отде­лов сою­за окон­чи­лись в 7 час. вече­ра. Про­цес­сия наша пред­став­ля­лась мне очень вну­ши­тель­ной, и я созна­вал, что сде­лал всё, что было в моих силах. В этот день я ска­зал до 50 речей.

Геор­гий Гапон в свет­ской одеж­де. Обсто­я­тель­ства и точ­ное вре­мя фото­гра­фии неиз­вест­ны (ско­рее все­го, сня­то за границей)

Все вожа­ки рабо­чих, все­го око­ло 18 чело­век, собра­лись в одном из трак­ти­ров, что­бы заку­сить и про­стить­ся друг с дру­гом. Поло­вой, при­слу­жи­вав­ший нам, про­шеп­тал: «Мы зна­ем, что зав­тра вы идё­те к царю, что­бы хло­по­тать о наро­де. Помо­ги вам Гос­по­ди». Не чув­ствуя себя в без­опас­но­сти в этом трак­ти­ре, мы, заку­сив, пошли в дом одно­го из моих дру­зей. Меня подав­ля­ла мысль о том, что неуже­ли я посы­лаю всех этих слав­ных людей на вер­ную смерть. Они созда­ли всё это чуд­ное дви­же­ние. Что ста­нет с этим дви­же­ни­ем, если их всех убьют? В кон­це кон­цов я решил идти впе­ре­ди, решил и их послать. Став­ка была слиш­ком вели­ка, что­бы оста­нав­ли­вать­ся перед жерт­ва­ми. Теперь я вижу, что я очень оши­бал­ся. Я пред­ло­жил каж­до­му из вожа­ков избрать себе по два помощ­ни­ка на слу­чай, если они будут уби­ты, но я сомне­ва­юсь, что­бы они это сде­ла­ли. Васи­лье­ва я назна­чил заме­нить меня в слу­чае, если меня убьют, и ещё одно­го, что­бы заме­нить Васи­лье­ва. Затем мы ста­ли выра­ба­ты­вать план демон­стра­ции, при­чем мы выяс­ни­ли его толь­ко в глав­ных чер­тах, предо­став­ляя каж­до­му отде­лу сою­за сво­бо­ду само­сто­я­тель­но дей­ство­вать при орга­ни­за­ции сво­ей про­цес­сии. Конеч­ная же цель — достиг­нуть Зим­не­го двор­ца — была для всех обязательна.

Я побла­го­да­рил всех за ока­зан­ную мне помощь в нашем деле.

«Вели­кий момент насту­пил для нас, — ска­зал я, — не горюй­те, если будут жерт­вы. Не на полях Ман­чжу­рии, а здесь, на ули­цах Петер­бур­га, про­ли­тая кровь создаст обнов­ле­ние Рос­сии. Не поми­най­те меня лихом. Дока­жи­те, что рабо­чие уме­ют не толь­ко орга­ни­зо­вы­вать народ, но и уме­реть за него».

Все были глу­бо­ко потря­се­ны и пожи­ма­ли друг дру­гу руки. Затем ста­ли писать адре­са сво­их род­ствен­ни­ков и род­ных, что­бы те, кто оста­нет­ся жив, мог поза­бо­тить­ся о семей­ствах уби­тых. Потом мы посла­ли за бли­жай­шим фото­гра­фом, кото­рый и явил­ся немед­ля, но ока­зал­ся тем самым, кото­рый сни­мал нас с Фул­ло­ном (петер­бург­ский гра­до­на­чаль­ник Иван Фул­лон, под­дер­жи­вал дея­тель­ность гапо­нов­ской рабо­чей орга­ни­за­ции. — Ред.); тогда я при­ду­мал какой-то пред­лог, что­бы ото­слать его, и мы пошли к дру­го­му фото­гра­фу, кото­рый и снял нас при све­те магния.

Ночь я про­вел в отде­ле сою­за за Нев­ской заста­вой. Меня при­вел туда мой тело­хра­ни­тель Филип­пов, куз­нец, гро­мад­но­го роста и хоро­шо воору­жён­ный. Это был парень атле­ти­че­ско­го сло­же­ния, с боль­шой боро­дой. Он так­же пал жерт­вой «кро­ва­во­го вос­кре­се­нья». Пока мы шли, мы всё вре­мя слы­ша­ли зло­ве­щие зву­ки шагов воору­жён­ных сол­дат и кон­ных каза­ков. Ули­цы кру­гом были пустын­ны, и толь­ко кое-где слу­чай­ный про­хо­жий бояз­ли­во шагал по снегу.

При­дя к месту назна­че­ния, мы нашли там боль­шую тол­пу, сре­ди кото­рой нахо­дил­ся и инже­нер с одно­го из боль­ших заво­дов. С само­го нача­ла заба­стов­ки он с боль­шим инте­ре­сом сле­дил за раз­ви­ти­ем дви­же­ния и моим уча­сти­ем в нём. Он был одним из вожа­ков мест­ной рево­лю­ци­он­ной пар­тии и хотел видеть меня, что­бы спро­сить, выра­бо­тал ли я опре­де­лён­ный план дей­ствий на слу­чай столк­но­ве­ния с войсками.

Я креп­ко заснул в ком­на­те одно­го из рабо­чих, вер­ный Филип­пов спал на поро­ге моей ком­на­ты, а несколь­ко чело­век кара­у­ли­ли всю ночь на дворе.


Глава пятнадцатая. Утро 9 января

Ночь про­шла спо­кой­но; я встал в 9 часов и напил­ся чаю в обще­стве несколь­ких рабо­чих. Оче­вид­но, поли­ция не зна­ла, где я. В то вре­мя, как я пил чай, один из рабо­чих, от кото­ро­го все сто­ро­ни­лись, подо­зре­вая его в шпи­он­стве, вбе­жал в ком­на­ту и, уви­дев меня, оста­но­вил­ся, пора­жён­ный, и, преж­де чем его успе­ли схва­тить, выбе­жал. Вско­ре при­шел послан­ный от Фул­ло­на, кото­рый про­сил меня пого­во­рить с ним по теле­фо­ну. Отго­ва­ри­ва­ясь недо­су­гом, я послал вме­сто себя одно­го рабо­че­го, но рабо­чий вер­нул­ся, не дой­дя до теле­фо­на, так как встре­тил мест­но­го при­ста­ва, кото­рый ска­зал ему: «А, так отец Гапон здесь». Рабо­чий понял, что мне гро­зит опас­ность, и поспе­шил обратно.

Тогда я пошёл в наш отдел сою­за. Там на две­ри всё ещё висе­ло боль­шое объ­яв­ле­ние, при­гла­шав­шее всех рабо­чих в Петер­бур­ге при­со­еди­нить­ся к про­цес­сии к Зим­не­му двор­цу. Объ­яв­ле­ние висе­ло уже два дня, и поли­ция не обра­ща­ла на него вни­ма­ния. Факт этот давал мне и моим това­ри­щам повод думать, что или вла­сти не наме­ре­ны пре­пят­ство­вать нам, или что поли­ция не зна­ет о наме­ре­ни­ях пра­ви­тель­ства. Оче­вид­но, и город­ское насе­ле­ние было того же мне­ния, и это поощ­ря­ло народ при­мкнуть к рабо­чей манифестации.

В 10 часов, как я назна­чил, собра­лась огром­ная тол­па. Все, без­услов­но, были трез­вы и при­стой­ны, оче­вид­но, созна­вая всё зна­че­ние это­го дня как для рабо­чих, так и для наро­да. Те, кото­рые ещё не зна­ли содер­жа­ния пети­ции, бра­ли, что­бы про­честь её.

Кро­ва­вое вос­кре­се­нье. Худож­ник Вой­цех Коссак

Послы­ша­лись пер­вые рас­ка­ты гро­ма гото­вой раз­ра­зить­ся гро­зы. При­шло несколь­ко рабо­чих, кото­рые с тре­во­гой, но ещё не при­да­вая это­му насто­я­ще­го зна­че­ния, рас­ска­зы­ва­ли, что воро­та Нарв­ской заста­вы охра­ня­ют­ся вой­ска­ми. Перед выступ­ле­ни­ем про­цес­сии один за дру­гим при­хо­ди­ли гон­цы, со слов кото­рых нам ста­ло ясным, что за ночь весь Петер­бург пре­вра­тил­ся в воен­ный лагерь. По всем ули­цам дви­га­лись вой­ска: кава­ле­рия, пехо­та, артил­ле­рия, сопро­вож­да­е­мые поход­ны­ми кух­ня­ми и лаза­ре­та­ми. Всю­ду вокруг кост­ров сто­я­ли пике­ты с ору­жи­ем, постав­лен­ным в коз­лы. Даже гвард. пехо­та сто­я­ла наго­то­ве. «Крас­ные» каза­ки его вели­че­ства и синие ата­ман­цы были рас­став­ле­ны в пред­ме­стьях горо­да. Вся пло­щадь перед Зим­ним двор­цом была заня­та вой­ска­ми раз­но­го рода ору­жия, а в скве­рах рас­по­ло­жи­лись лаге­рем пол­ки. Заня­ты вой­ска­ми были и мосты через Неву, в осо­бен­но­сти Тро­иц­кий, на кото­ром сто­я­ли каза­ки, ула­ны, гре­на­дё­ры и нов­го­род­ские дра­гу­ны. Из Пет­ро­пав­лов­ской кре­по­сти были выве­зе­ны три пуш­ки и постав­ле­ны на мосту, кото­рый соеди­ня­ет кре­пость с горо­дом. Даже в самой кре­по­сти были сде­ла­ны раз­ные при­го­тов­ле­ния, как буд­то япон­цы, а не без­оруж­ные под­дан­ные царя гро­зи­ли ей. Оче­вид­но, вла­сти боя­лись, что народ сде­ла­ет попыт­ку напасть на арсе­нал. По дошед­шим до меня све­де­ни­ям, все воен­ные рас­по­ря­же­ния исхо­ди­ли от вел. кн. Вла­ди­ми­ра, но при­ка­зы отда­ва­лись от име­ни кн. Василь­чи­ко­ва (вели­кий князь Вла­ди­мир Алек­сан­дро­вич, коман­ду­ю­щий Петер­бург­ским воен­ным окру­гом; Сер­гей Василь­чи­ков, коман­до­вал 1‑м гвар­дей­ским кор­пу­сом. — Ред.). Всю­ду были оста­нов­ле­ны кон­ки, но дви­же­ние на санях и пешее про­дол­жа­лось. Видя всё это, я поду­мал, что хоро­шо было бы при­дать всей демон­стра­ции рели­ги­оз­ный харак­тер, и немед­лен­но послал несколь­ких рабо­чих в бли­жай­шую цер­ковь за хоруг­вя­ми и обра­за­ми, но там отка­за­лись дать нам их. Тогда я послал 100 чело­век взять их силой, и через несколь­ко минут они при­нес­ли их. Затем я при­ка­зал при­не­сти из наше­го отде­ла цар­ский порт­рет, что­бы этим под­черк­нуть миро­лю­би­вый и при­стой­ный харак­тер нашей процессии.

Тол­па вырос­ла до гро­мад­ных раз­ме­ров. Муж­чи­ны при­хо­ди­ли со сво­и­ми жёна­ми и детьми, оде­ты­ми по-празд­нич­но­му. Слу­чай­но воз­ни­кав­шие недо­ра­зу­ме­ния немед­лен­но пре­кра­ща­лись сло­ва­ми: «Не вре­мя спорить».

В нача­ле один­на­дца­то­го часа мы дви­ну­лись с юго-запад­ной части горо­да к цен­тру, Зим­не­му двор­цу. Это была пер­вая из всех про­цес­сий, когда-либо шед­ших по ули­цам Петер­бур­га, кото­рая име­ла целью про­сить госу­да­ря при­знать пра­ва наро­да. Утро было сухое, мороз­ное. Я пре­ду­пре­ждал людей, что те, кото­рые поне­сут хоруг­ви, могут пасть пер­вы­ми, когда нач­нут стре­лять, но в ответ на это тол­па людей бро­си­лась впе­рёд, оспа­ри­вая опас­ную пози­цию. Одна ста­руш­ка, оче­вид­но, желав­шая доста­вить сво­е­му 17-лет­не­му сыну слу­чай видеть царя, дала ему в руки ико­ну и поста­ви­ла в пер­вый ряд. В пер­вом же ряду сто­я­ли и нёс­шие цар­ский порт­рет в широ­кой раме, во вто­ром ряду нес­ли хоруг­ви и обра­за, а посре­дине шёл я. За нами дви­га­лась тол­па, око­ло 20 тысяч чело­век муж­чин, жен­щин, ста­рых и моло­дых. Несмот­ря на силь­ный холод, все шли без шапок, испол­нен­ные искрен­не­го жела­ния видеть царя, что­бы, по сло­вам одно­го из рабо­чих, «подоб­но детям», жела­ю­щим выпла­кать своё горе на гру­ди царя-батюшки.


Глава шестнадцатая. Бойня у Нарвской заставы

— Пря­мо идти к Нарв­ской заста­ве или околь­ны­ми путя­ми? — спро­си­ли меня.

— Пря­мо к заста­ве, мужай­тесь, или смерть, или сво­бо­да, — крик­нул я. В ответ раз­да­лось гро­мо­вое «ура». Про­цес­сия дви­га­лась под мощ­ное пение «Спа­си, Гос­по­ди, люди твоя», при­чём, когда дохо­ди­ло до слов «импе­ра­то­ру наше­му Нико­лаю Алек­сан­дро­ви­чу», то пред­ста­ви­те­ли соци­а­ли­сти­че­ских пар­тий неумест­но заме­ня­ли их сло­ва­ми «спа­си Геор­гия Апол­ло­но­ви­ча», а дру­гие повто­ря­ли: «Смерть или сво­бо­да». Про­цес­сия шла сплош­ной мас­сой. Впе­ре­ди меня шли мои два тело­хра­ни­те­ля и один парень с чёр­ны­ми гла­за­ми, с лица кото­ро­го тяжё­лая тру­до­вая жизнь не стёр­ла ещё юно­ше­ских кра­сок. По сто­ро­нам тол­пы бежа­ли дети. Неко­то­рые жен­щи­ны наста­и­ва­ли идти в пер­вом ряду, что­бы сво­и­ми тела­ми защи­щать меня, и боль­шо­го тру­да сто­и­ло уго­во­рить их. Не могу не упо­мя­нуть как о зна­ме­на­тель­ном фак­те, что, когда про­цес­сия дви­ну­лась, поли­ция не толь­ко не пре­пят­ство­ва­ла нам, но сама без шапок шла вме­сте с нами, под­твер­ждая этим рели­ги­оз­ный харак­тер про­цес­сии. Два поли­цей­ских офи­це­ра, так­же без шапок, шли впе­ре­ди нас, рас­чи­щая доро­гу и направ­ляя в сто­ро­ну встре­чав­ши­е­ся нам эки­па­жи. Таким обра­зом под­хо­ди­ли мы к Нарв­ской заста­ве. Тол­па ста­но­ви­лась всё боль­ше, пение более вну­ши­тель­ным и вся сце­на более дра­ма­тич­ной. Нако­нец, мы нахо­ди­лись все­го в двух­стах шагах от войск. Ряды пехо­ты пре­граж­да­ли нам путь, впе­ре­ди пехо­ты сто­я­ла кава­ле­рия с саб­ля­ми наго­ло. Неуже­ли они тро­нут нас? На мину­ту мы сму­ти­лись, но затем сно­ва дви­ну­лись вперёд.

Геор­гий Гапон во гла­ве демон­стра­ции у Нарв­ской заста­вы. Рису­нок неиз­вест­но­го художника

Вдруг сот­ня каза­ков бро­си­лась на нас с обна­жён­ны­ми саб­ля­ми. Итак, зна­чит, будет бой­ня. Сооб­ра­зить что-либо, отдать при­ка­за­ние, тем более выра­бо­тать план какой-либо не было вре­ме­ни. Раз­дал­ся крик ужа­са, когда каза­ки обру­ши­лись на нас. Перед­ние ряды рас­сту­пи­лись напра­во и нале­во, и каза­ки про­нес­лись по обра­зо­вав­ше­му­ся про­хо­ду, рубя на обе сто­ро­ны. Я видел, как поды­ма­лись саб­ли и муж­чи­ны, жен­щи­ны и дети пада­ли как под­ко­шен­ные. Сто­ны, про­кля­тья и воз­гла­сы напол­ни­ли воз­дух. По мое­му при­ка­за­нию перед­ние ряды сно­ва сомкну­лись за каза­ка­ми, кото­рые, про­ни­кая всё глуб­же и глуб­же в тол­пу, выеха­ли, нако­нец, с про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­ны. Сно­ва тор­же­ствен­но, но уже с яро­стью в серд­це, мы дви­ну­лись впе­рёд. Тем вре­ме­нем каза­ки, повер­нув лоша­дей, сно­ва ста­ли про­ре­зать тол­пу в обрат­ном направ­ле­нии. Про­мчав­шись, они напра­ви­лись к Нарв­ской заста­ве, где ряды пехо­ты, рас­сту­пив­шись, что­бы про­пу­стить каза­ков, сно­ва сомкну­лись. Мы все подви­га­лись впе­рёд, хотя ряды гроз­но свер­кав­ших шты­ков не сули­ли нам ниче­го доб­ро­го. Когда про­цес­сия ещё толь­ко дви­ну­лась в путь, мой доб­рый друг, рабо­чий Кузин, ска­зал мне: «Мы при­не­сём нашу жизнь в жерт­ву». Да будет так.

Мы были не более как в 30 шагах от сол­дат, нас раз­де­лял толь­ко мост через Тара­ка­нов­ку (кото­рая счи­та­ет­ся гра­ни­цей горо­да), как вдруг, без вся­ко­го пре­ду­пре­жде­ния, раз­дал­ся залп. Как мне гово­ри­ли потом, сиг­нал был дан, но за пени­ем мы его не слы­ша­ли, а если бы и слы­ша­ли даже, то не зна­ли, что он означает.

Васи­льев, шед­ший со мной рядом и дер­жав­ший меня за руку, вне­зап­но выпу­стил мою руку и опу­стил­ся на снег. Один из рабо­чих, нес­ших хоругвь, так­же упал. Когда я ска­зал об этом одно­му из двух поли­цей­ских офи­це­ров, сопро­вож­дав­ших нас, тот немед­лен­но крик­нул: «Что вы дела­е­те, как вы сме­е­те стре­лять в порт­рет госу­да­ря!» Но это не помог­ло, и, как я узнал поз­же, оба офи­це­ра пали, один уби­тый, а дру­гой опас­но раненный.

Обер­нув­шись к тол­пе, я крик­нул, что­бы все лег­ли на зем­лю, и лёг сам. Пока мы лежа­ли, залп раз­да­вал­ся за зал­пом, и каза­лось, кон­ца им не будет. Тол­па ста­ла спер­ва на коле­ни, а потом лег­ла плаш­мя, ста­ра­ясь защи­тить голо­вы от гра­да пуль, зад­ние же ряды обра­ти­лись в бег­ство. Дым от выстре­лов, подоб­но обла­ку, сто­ял перед нами и щеко­тал в гор­ле. Ста­рик Лав­рен­тьев, нёс­ший цар­ский порт­рет, был убит, а дру­гой, взяв выпав­ший из его рук порт­рет, так­же был убит сле­ду­ю­щим зал­пом. Уми­рая, он про­го­во­рил: «Хоть умру, но в послед­ний раз уви­жу царя». Одно­му из нес­ших хоругвь пулей пере­би­ло руку. Малень­кий 10-лет­ний маль­чик, нёс­ший фонарь, упал, пора­жён­ный пулей, но про­дол­жал креп­ко дер­жать фонарь и пытал­ся встать, но был убит вто­рой пулей. Оба куз­не­ца, охра­няв­шие меня, так­же были уби­ты, как и все те, кто нёс обра­за и хоруг­ви, теперь валяв­ши­е­ся на сне­гу. Сол­да­ты про­дол­жа­ли стре­лять во дво­ры при­ле­га­ю­щих домов, куда тол­па ста­ра­лась скрыть­ся, и, как я узнал потом, пули через окна попа­да­ли и в посто­рон­них лиц.

Нако­нец стрель­ба пре­кра­ти­лась. С несколь­ки­ми уце­лев­ши­ми сто­ял я и смот­рел на рас­про­стёр­тые вокруг меня тела. Я крик­нул им: «Встань­те», но они про­дол­жа­ли лежать. Поче­му же они не вста­ют? Я сно­ва посмот­рел на них и заме­тил, как без­жиз­нен­но лежат руки и как по сне­гу бежа­ли струй­ки кро­ви. Тогда я всё понял. У ног моих лежал мёрт­вый Васильев.

Ужас охва­тил меня. Мозг мой про­ни­за­ла мысль: и всё это сде­лал «батюш­ка-царь». Мысль эта спас­ла меня, так как теперь я был убеж­дён, что с это­го момен­та нач­нёт­ся новая гла­ва в исто­рии рус­ско­го наро­да. Я встал, и вокруг меня собра­лись несколь­ко рабо­чих. Огля­нув­шись назад, я уви­дел, что про­цес­сия наша рас­стро­и­лась и мно­гие бежа­ли. Напрас­но было взы­вать к ним, и я сто­ял, дро­жа от гне­ва, в цен­тре неболь­шой куч­ки людей, на раз­ва­ли­нах наше­го рабо­че­го дви­же­ния. Когда мы сто­я­ли, сно­ва раз­да­лись выстре­лы, и мы сно­ва легли.

9 янва­ря 1905 года на Васи­льев­ском ост­ро­ве. Худож­ник Вла­ди­мир Маковский

После послед­не­го зал­па я встал невре­дим, но ока­зал­ся один. В эту мину­ту отча­я­ния кто-то взял меня за руку и повёл в боко­вую ули­цу в несколь­ких шагах от места бой­ни. Сопро­тив­лять­ся не име­ло смыс­ла. Что боль­ше­го мог я сде­лать? «Нет у нас боль­ше царя», — вос­клик­нул я.

Неохот­но отдал­ся я в руки сво­их спа­си­те­лей. Все, за исклю­че­ни­ем неболь­шой куч­ки людей, были уби­ты или бежа­ли в ужа­се. Ведь мы были без­оруж­ны. Оста­ва­лось толь­ко ждать дня, когда винов­ные будут нака­за­ны, зло будет исправ­ле­но, дня, когда мы при­дём без­оруж­ны­ми толь­ко пото­му, что в ору­жии более не будет надобности.

Из сосед­ней ули­цы к нам подо­шли несколь­ко рабо­чих, и я узнал в моём спа­си­те­ле того инже­не­ра, с кото­рым я видел­ся преды­ду­щею ночью у Нарв­ской заста­вы. Вынув из кар­ма­на нож­ни­цы, он обре­зал мне воло­сы, и рабо­чие поде­ли­ли их меж­ду собой. Один из них снял с меня рясу и шля­пу и дал мне свою под­дёв­ку, но она ока­за­лась в кро­ви, тогда дру­гой рабо­чий снял с себя своё рва­ное паль­то и шля­пу и насто­ял, что­бы я надел их. Всё это заня­ло не боль­ше 2–3 минут. Инже­нер торо­пил меня пой­ти с ним в дом одно­го из его дру­зей. Я согласился.

Тем вре­ме­нем сол­да­ты сто­я­ли у Нарв­ской заста­вы и не толь­ко не помо­га­ли сами, но не поз­во­ля­ли нико­му помочь ране­ным. Толь­ко дол­го спу­стя ста­ли укла­ды­вать мёрт­вых и ране­ных на сан­ки и отво­зить в мерт­вец­кую или в боль­ни­цы. По сви­де­тель­ству док­то­ров, подав­ля­ю­щее боль­шин­ство серьёз­ных ран были в голо­ву и кор­пус и весь­ма ред­ко в руки и ноги. В неко­то­рых телах было по несколь­ко пуль. Ни на одном из уби­тых не было най­де­но ника­ко­го ору­жия, даже кам­ня в кар­мане. Один из док­то­ров, в боль­ни­цу кото­ро­го было при­ве­зе­но 34 тру­па, гово­рил, что вид их был потря­са­ю­щий, лица иска­же­ны ужа­сом и стра­да­ни­ем и пол кру­гом покрыт лужа­ми крови.


Облож­ка сбор­ни­ка «Геор­гий Апол­ло­но­вич Гапон»

О сбор­ни­ке «Геор­гий Апол­ло­но­вич Гапон» мож­но про­честь на сай­те изда­тель­ства «Пятый Рим».

Поделиться