Никита Хрущёв — о присоединении Западной Украины к СССР

В про­шлый раз я пока­зал вам счаст­ли­вых и само­до­воль­ных поля­ков образ­ца 1920 года, при­хва­тив­ших себе Бела­русь до Боб­руй­ска да Укра­и­ну аж до Кие­ва, с меч­та­ми «от можа до можа», чув­ством побе­ды и пре­вос­ход­ства. Сего­дня мы пере­ме­стим­ся на 19 лет впе­рёд, опу­стим­ся на юг из Бела­ру­си в Гали­цию, и гла­за­ми Ники­ты Сер­ге­е­ви­ча Хру­щё­ва, пер­во­го сек­ре­та­ря ЦК КП(б) Укра­и­ны, погля­дим, как эта часть древ­ней Руси, не жив­шая в одном госу­дар­стве с Моск­вой семь-восемь веков, а с Кие­вом — три века, пере­ста­ла быть чуж­би­ной и ста­ла чуж­би­ной уже самим полякам.

Бед­ные слом­лен­ные поля­ки, совет­ское сотруд­ни­че­ство с нем­ца­ми, поль­ско-укра­ин­ские про­ти­во­ре­чия, репрес­сии и посад­ки мест­ных ком­му­ни­стов из КПЗУ… Ники­та Сер­ге­е­вич пишет всё доволь­но откры­то, чест­но, без утай­ки и злобы.

Сво­бод­ный и лёг­кий тон мему­а­ров неслу­ча­ен. Хру­щёв — пер­вый гла­ва СССР, ушед­ший с поста на пен­сию хоть и с дра­мой, но живым, без боль­шой гря­зи, кро­ви или болез­ни. Он стал пер­вым гла­вой, сев­шим за соб­ствен­ные мему­а­ры во вто­рой поло­вине 1960‑х годов. Запи­сы­вал он их на маг­ни­то­фон у себя на даче, а затем отправ­лял на Запад, где они пер­во­на­чаль­но были опубликованы.

Слу­чил­ся скан­дал. Ники­ту Сер­ге­е­ви­ча пожу­ри­ли, но вре­ме­на были тра­во­яд­ные. Всё утряс­лось, голо­вы не поле­те­ли. Поз­же, в пол­ном фор­ма­те и без купюр, мему­а­ры вый­дут на рус­ском в пере­строй­ку в жур­на­лах «Ого­нёк» и «Вопро­сы исто­рии» в 1990 году. Пол­ная пуб­ли­ка­ция окон­чит­ся толь­ко в 1995 году, хотя уже весь мир успел про­честь их на 15 язы­ках в далё­ких 1970‑х годах.

Рада Аджу­бей (1929–2016) — дочь Ники­ты Сер­ге­е­ви­ча Хру­щё­ва, супру­га глав­но­го редак­то­ра «Изве­стий» Алек­сея Аджу­бея. Интер­вью 2008 года

Фрагмент из главы «Начало Второй мировой войны»

1965–1970 годы.
Пет­ро­во-Даль­нее, Крас­но­ярск, Подмосковье.
Хру­щёв Ники­та Сер­ге­е­вич (1894–1971).

Когда 1 сен­тяб­ря нем­цы высту­пи­ли про­тив Поль­ши, наши вой­ска были сосре­до­то­че­ны на гра­ни­це. Я тогда тоже нахо­дил­ся в вой­сках как член Воен­но­го сове­та Укра­ин­ско­го фрон­та, как раз с теми частя­ми, кото­рые долж­ны были дей­ство­вать в направ­ле­нии на Тер­но­поль. Там же был и коман­ду­ю­щий вой­ска­ми фрон­та Тимо­шен­ко, преж­де воз­глав­ляв­ший Киев­ский Осо­бый воен­ный округ. Когда нем­цы под­сту­пи­ли к той тер­ри­то­рии, кото­рая по авгу­стов­ско­му дого­во­ру пере­хо­ди­ла от Поль­ши к СССР, наши вой­ска были дви­ну­ты 17 сен­тяб­ря на поль­скую тер­ри­то­рию. Поль­ша к тому вре­ме­ни уже почти пре­кра­ти­ла сопро­тив­ле­ние нем­цам. Изо­ли­ро­ван­ное сопро­тив­ле­ние ока­зы­ва­ли им защит­ни­ки Вар­ша­вы и в неко­то­рых дру­гих местах, но орга­ни­зо­ван­ный отпор поль­ской армии был слом­лен. Поль­ша ока­за­лась совер­шен­но не под­го­тов­лен­ной к этой войне. Сколь­ко было про­де­мон­стри­ро­ва­но фор­са, сколь­ко про­яв­ле­но гор­до­сти, сколь­ко выка­за­но пре­не­бре­же­ния к наше­му пред­ло­же­нию об объ­еди­не­нии анти­фа­шист­ских уси­лий, — и какой про­вал потер­пе­ла поль­ская воен­ная машина!

Когда мы пере­шли гра­ни­цу, то нам фак­ти­че­ски не ока­зы­ва­лось сопро­тив­ле­ния. Очень ско­ро наши вой­ска дошли до Тер­но­по­ля. Мы с Тимо­шен­ко про­еха­ли по горо­ду и отту­да воз­вра­ща­лись уже дру­гой доро­гой, что было всё же доволь­но нера­зум­но, пото­му что оста­ва­лись ещё поль­ские воору­жён­ные отря­ды, кото­рые мог­ли задер­жать нас. Так мы с ним про­еха­ли через несколь­ко месте­чек, насе­лён­ных укра­ин­ца­ми, и город­ские посёл­ки с доволь­но боль­шой поль­ской про­слой­кой, при­чём там, где ещё не было совет­ских войск, так что вся­кое мог­ло слу­чить­ся. Как толь­ко вер­ну­лись к сво­им вой­скам, нам ска­за­ли, что Ста­лин тре­бу­ет нас к теле­фо­ну. Мы доло­жи­ли ему, как про­те­ка­ет операция.

Не пом­ню сей­час, сколь­ко дней потре­бо­ва­лось нам для реаль­но­го окон­ча­ния кам­па­нии, кажет­ся, два или три. Если уже в пер­вый день мы подо­шли к Тер­но­по­лю, то ко Льво­ву под­сту­пи­ли, навер­ное, на вто­рой или тре­тий день. Нем­цы тоже подо­шли к нему, но мы их несколь­ко опе­ре­ди­ли, хотя ни они, ни мы во Львов ещё пока не всту­пи­ли. Тут воз­ник вопрос, как бы не столк­нуть­ся нашим вой­скам с немец­ки­ми. Мы реши­ли вой­ти с ними в пря­мой кон­такт. Для это­го от совет­ских войск был направ­лен Яко­влев, кото­рый тогда коман­до­вал артил­ле­ри­ей Киев­ско­го Осо­бо­го воен­но­го окру­га. Он немно­го знал немец­кий язык и лич­но всту­пил в пере­го­во­ры с коман­до­ва­ни­ем войск, подо­шед­ших с запа­да ко Льво­ву. Наши­ми частя­ми там коман­до­вал Голи­ков. К нему я и при­е­хал. Его штаб рас­по­ло­жил­ся неда­ле­ко от Льво­ва, в поле под скир­да­ми. Пере­го­во­ры с нем­ца­ми закон­чи­лись доволь­но быст­ро: они хоте­ли вой­ти пер­вы­ми во Львов, что­бы успеть погра­бить его город­ские ресур­сы. Но так как наши вой­ска уже сто­я­ли рядом, то они не захо­те­ли в тот момент демон­стри­ро­вать враж­деб­ность, пока­за­ли, что при­дер­жи­ва­ют­ся дого­во­ра, и заяви­ли: «Пожа­луй­ста».

Совет­ский фильм 1940 года о Львове

Наши вой­ска всту­пи­ли во Львов, потом в Дро­го­быч, Бори­слав, отку­да нем­цы ото­шли назад, и мы вышли на гра­ни­цу, опре­де­лён­ную авгу­стов­ским дого­во­ром. Неко­то­рые тер­ри­то­рии, наме­чен­ные как наши, были уже заня­ты нем­ца­ми, но Гит­лер играл с боль­шим раз­ма­хом и не хотел «по мело­чам» созда­вать с нами кон­флик­ты. Напро­тив, он хотел тогда рас­по­ло­жить нас к себе и пока­зать, что он «чело­век сло­ва». Поэто­му немец­кие вой­ска были частич­но отве­де­ны, и наши вой­ска вышли на линию гра­ни­цы, обу­слов­лен­ной дого­во­ром, под­пи­сан­ным Риббен­тро­пом и Моло­то­вым. Так закон­чил­ся пер­вый этап этих собы­тий. Наблю­дал­ся боль­шой подъ­ём и в наших вой­сках, и в совет­ском наро­де в свя­зи с вос­со­еди­не­ни­ем запад­ных земель. Укра­и­на дав­но стре­ми­лась вос­со­еди­нить в еди­ном госу­дар­стве весь укра­ин­ский народ. Это были зем­ли, исто­ри­че­ски дей­стви­тель­но укра­ин­ские и укра­ин­ца­ми засе­лён­ные, хотя и за исклю­че­ни­ем горо­дов. Так, Львов был насе­лён поля­ка­ми, состав­ляв­ши­ми там боль­шин­ство. Ино­гда это при­ни­ма­ло харак­тер искус­ствен­но­го засе­ле­ния. Напри­мер, во Льво­ве укра­ин­цев не при­ни­ма­ли на рабо­ту даже по моще­нию улиц. Про­во­ди­лась явная дис­кри­ми­на­ция для того, что­бы было боль­ше поль­ско­го насе­ле­ния в горо­дах и оно слу­жи­ло бы опо­рой вла­сти вдоль гра­ни­цы, уста­нов­лен­ной в резуль­та­те напа­де­ния войск Пил­суд­ско­го на Совет­скую Рос­сию в 1920 году. Тогда в состав Поль­ши вошли зем­ли, кото­рые до Пер­вой миро­вой вой­ны вхо­ди­ли в состав Рос­сий­ской импе­рии. Совет­ская стра­на была сла­ба и не смог­ла в ту пору отсто­ять даже преж­них гра­ниц цар­ской Рос­сии с Авст­ро-Вен­гри­ей. Поля­ки, заи­мев эти и дру­гие тер­ри­то­рии, насе­лён­ные укра­ин­ца­ми и бело­ру­са­ми, рас­по­ло­жи­ли по гра­ни­це поль­ское насе­ле­ние, назвав этих лиц осад­ни­ка­ми. Были сре­ди них и кре­стьяне, тоже опо­ра вар­шав­ской вла­сти на гра­ни­це с СССР.

Вос­со­еди­не­ние наро­дов Укра­и­ны и Бело­рус­сии и вхож­де­ние затем восточ­но-при­бал­тий­ских госу­дарств в состав Совет­ско­го Сою­за — эти собы­тия совет­ский народ вос­при­нял пра­виль­но, и они выли­лись во все­на­род­ное тор­же­ство. Мы тогда без­ого­во­роч­но про­слав­ля­ли про­зор­ли­вость Ста­ли­на, его госу­дар­ствен­ную муд­рость, его забо­ту о госу­дар­стве, уме­ние решать вопро­сы укреп­ле­ния СССР и созда­ния ещё боль­шей непри­ступ­но­сти наших, совет­ских гра­ниц. Шут­ка ли ска­зать, мы вышли к Бал­тий­ско­му морю, пере­нес­ли на запад те гра­ни­цы, кото­рые про­хо­ди­ли близ Кие­ва. Ну, а то, что мы заклю­чи­ли с нем­ца­ми пакт о нена­па­де­нии, то, думаю, абсо­лют­ное боль­шин­ство чле­нов пар­тии вос­при­ни­ма­ло это как так­ти­че­ский шаг. Это было пра­виль­ное пони­ма­ние, хотя мы об этом не мог­ли гово­рить и не гово­ри­ли откры­то. Даже на пар­тий­ных собра­ни­ях не гово­ри­ли. Мно­гие люди не мог­ли допу­стить, что у нас, у ком­му­ни­стов, чьи идеи про­ти­во­по­лож­ны фашист­ским, могут быть какие-то дого­во­рён­но­сти, хотя бы о воз­мож­но­сти мир­но­го сосу­ще­ство­ва­ния, с Гит­ле­ром. С нем­ца­ми вооб­ще — да, но с Гит­ле­ром подоб­ное невозможно.

Ста­лин же счи­тал, что с под­пи­са­ни­ем дого­во­ра вой­на мину­ет нас на какое-то вре­мя. Он пола­гал, что нач­нёт­ся вой­на меж­ду Гер­ма­ни­ей, с одной сто­ро­ны, Фран­ци­ей и Англи­ей — с дру­гой. Воз­мож­но, Аме­ри­ка тоже будет втя­ну­та в вой­ну. Мы же будем иметь воз­мож­ность сохра­нить ней­тра­ли­тет и, сле­до­ва­тель­но, сохра­нить свои силы. А потом будет вид­но. Гово­ря «будет вид­но», я имею в виду, что Ста­лин вовсе не пред­по­ла­гал, что мы оста­нем­ся ней­траль­ны­ми до исте­че­ния этой вой­ны: на каком-то эта­пе всё рав­но вклю­чим­ся в неё. Вот моё пони­ма­ние собы­тий того вре­ме­ни при взгля­де на них из насто­я­ще­го, вер­нее — уже из будущего.

Если уж гово­рить здесь о наци­о­наль­ных инте­ре­сах укра­ин­цев, то они ещё не были пол­но­стью удо­вле­тво­ре­ны назван­ным дого­во­ром. Изве­стен и дру­гой дого­вор, кото­рый был под­пи­сан после Пер­вой миро­вой вой­ны быв­ши­ми союз­ни­ка­ми цар­ской Рос­сии. Он опре­де­лял запад­ные гра­ни­цы Рос­сии как чле­на Антан­ты и их союз­ни­ка и назы­вав­ши­е­ся лини­ей Кер­зо­на. Линия Кер­зо­на отно­си­тель­но линии, обо­зна­чен­ной по дого­во­ру Риббен­тро­па — Моло­то­ва, про­хо­ди­ла запад­нее. Поэто­му укра­ин­цы счи­та­ли, что они кое-что недо­по­лу­чи­ли из тех сво­их земель, кото­рые были при­зна­ны за Укра­и­ной даже со сто­ро­ны быв­ших союз­ни­ков Рос­сии в резуль­та­те раз­гро­ма в Пер­вой миро­вой войне гер­ман­ско­го бло­ка. А пока что вре­мен­но завер­шил­ся пер­вый этап воен­но-поли­ти­че­ской напря­жён­но­сти, кото­рую мы пере­жи­ва­ли, и для нас насту­пи­ла неко­то­рая раз­ряд­ка. Мы счи­та­ли, что дан­ный этап закон­чил­ся в поль­зу СССР, хотя мы и не полу­чи­ли все­го, что нам исто­ри­че­ски пола­га­лось. «Лиш­нее» же было у нас, кажет­ся, толь­ко где-то у Бело­сто­ка, где издав­на жило поль­ское население.

После раз­гро­ма гит­ле­ров­ской Гер­ма­нии во Вто­рой миро­вой войне гра­ни­ца была там исправ­ле­на, и этот рай­он мы пере­да­ли Поль­ше. Впро­чем, к ней ото­шли и отдель­ные зем­ли с чисто бело­рус­ским и укра­ин­ским насе­ле­ни­ем. Види­мо, Ста­лин для того, что­бы «задоб­рить» поль­ское само­лю­бие, усту­пил их: тут, я бы ска­зал, имел место акт боль­шой поли­ти­че­ской игры на новой осно­ве, что­бы осла­бить непри­ят­ный оса­док, кото­рый остал­ся у поль­ско­го наро­да в резуль­та­те дого­во­ра, под­пи­сан­но­го нами с Риббен­тро­пом. Ведь мы вро­де бы отда­ли Поль­шу на рас­тер­за­ние гит­ле­ров­ской Гер­ма­нии и сами при­ня­ли в этом уча­стие. Прав­да, Поль­ша при­об­ре­та­ла одно­вре­мен­но на запа­де более жир­ный, гру­бо выра­жа­ясь, кусок: огром­ные и бога­тые тер­ри­то­рии, зна­чи­тель­но пере­кры­вав­шие те, кото­рые вер­ну­лись к Укра­ине и Бело­рус­сии; это запад­ные рай­о­ны по гра­ни­це вдоль рек Одер и Ней­се, а кро­ме того, ещё город Штет­тин, кото­рый рас­по­ло­жен на левом бере­гу устья Оде­ра. Он тоже ото­шёл к Поль­ше в резуль­та­те нажи­ма на наших союз­ни­ков со сто­ро­ны СССР при пере­го­во­рах на Потс­дам­ской конференции.

А в 1939 г. мы были уве­ре­ны, что поль­ский народ — рабо­чие, кре­стьяне и интел­ли­ген­ция пра­виль­но пой­мут необ­хо­ди­мость совет­ско-гер­ман­ско­го дого­во­ра. Не наша была вина, что мы под­пи­са­ли такой дого­вор: то вина нера­зум­но­го тогдаш­не­го поль­ско­го пра­ви­тель­ства, ослеп­лён­но­го анти­со­вет­ской нена­ви­стью и враж­деб­но­го так­же к рабо­чим и кре­стья­нам соб­ствен­но­го госу­дар­ства. Оно боя­лось вой­ти в кон­такт с Совет­ским Сою­зом, что­бы не поощ­рить сво­бо­до­лю­би­вые идеи и не укре­пить Ком­му­ни­сти­че­скую пар­тию Поль­ши, кото­рой оно боя­лось боль­ше все­го. Ведь если бы мы объ­еди­ни­ли тогда свои уси­лия с Поль­шей и столк­ну­лись с вой­ной про­тив Гер­ма­нии, то судь­ба поль­ско­го пра­ви­тель­ства зави­се­ла бы от поль­ско­го наро­да. Я тоже счи­таю, что дого­вор 1939 г., под­пи­сан­ный Моло­то­вым и Риббен­тро­пом, был для нас неиз­бе­жен в сло­жив­шей­ся ситу­а­ции. И не пото­му, что он был выго­ден для Совет­ско­го Сою­за: то был шах­мат­ный ход. Его так и надо рас­смат­ри­вать, пото­му что если бы мы это­го не сде­ла­ли, то всё рав­но нача­лась бы вой­на про­тив нас, но, может быть, в обста­нов­ке, менее бла­го­при­ят­ной для нас. А так вой­на уже начи­на­лась, мы же пока сто­я­ли в сто­роне, нам была предо­став­ле­на пере­дыш­ка. Пола­гаю, что это было пра­виль­ным шагом, хотя и очень болезненным.

Осо­бен­но боль­но было то, что ока­за­лось совер­шен­но невоз­мож­но вра­зу­ми­тель­но разъ­яс­нить людям выго­ду это­го дого­во­ра. Ведь что это лишь шах­мат­ный ход, нель­зя было ска­зать откры­то, пото­му что надо было играть с Гер­ма­ни­ей. Игра же тре­бо­ва­ла не рас­кры­вать сво­их карт перед Гит­ле­ром. При­хо­ди­лось разъ­яс­нять дело так, как тогда у нас разъ­яс­ня­ли: газет­ным язы­ком. И это было про­тив­но, пото­му что никто разъ­яс­не­ни­ям не верил. Неко­то­рые люди про­яв­ля­ли пря­мое непо­ни­ма­ние: они дей­стви­тель­но счи­та­ли, что Гит­лер искренне пошёл на дого­вор с нами, а нам нель­зя было объ­яс­нить через орга­ны печа­ти, что не надо верить ему. Одним сло­вом, сло­жи­лась очень тяжё­лая обста­нов­ка для нашей про­па­ган­ды. А Гит­лер тоже шёл на так­ти­че­ский шаг, под­пи­сы­вая с нами дого­вор, с тем что­бы выиг­рать вре­мя и пооди­ноч­ке рас­пра­вить­ся с про­тив­ни­ка­ми. Спер­ва он хотел рас­чи­стить себе путь на восток, уни­что­жив Поль­шу, и таким обра­зом вой­ти в сопри­кос­но­ве­ние с наши­ми вой­ска­ми, с совет­ской гра­ни­цей. Он счи­тал, види­мо, что когда он мол­ние­нос­но рас­пра­вит­ся с Поль­шей, то Англия и Фран­ция не посме­ют объ­явить вой­ну Гер­ма­нии, хотя у них был дого­вор с Поль­шей, в кото­ром гово­ри­лось, что если Гер­ма­ния напа­дёт на Поль­шу, то они при­дут ей на помощь.

И дей­стви­тель­но, Англия и Фран­ция объ­яви­ли вой­ну Гер­ма­нии. Имен­но это послу­жи­ло нача­лом Вто­рой миро­вой вой­ны, но в ней мы ещё не участ­во­ва­ли, а толь­ко про­дви­ну­ли свои вой­ска запад­нее и заня­ли новую гра­ни­цу, то есть, как тогда мы объ­яс­ня­ли людям, взя­ли под свою руку, под свою защи­ту брат­ские наро­ды Запад­ной Укра­и­ны и Запад­ной Белоруссии.

Итак, нача­лась Вто­рая миро­вая вой­на, но «боль­шой» она ещё не ста­ла. После­до­вал пери­од «стран­ной вой­ны». Фран­цу­зы и англи­чане объ­яви­ли Гер­ма­нии вой­ну, скон­цен­три­ро­ва­ли свои вой­ска, под­тя­ги­ва­ли резер­вы. Англия пере­бра­сы­ва­ла вой­ска с ост­ро­вов на кон­ти­нент, демон­стри­ро­ва­лось про­ве­де­ние пла­но­вых воен­ных опе­ра­ций. Фран­цу­зы же, види­мо, были очень уве­ре­ны в непри­кос­но­вен­но­сти сво­ей укреп­лен­ной «линии Мажи­но». Они стро­и­ли её мно­го лет, и она дей­стви­тель­но име­ла боль­шое зна­че­ние для орга­ни­за­ции обо­ро­ны стра­ны. Но одна обо­ро­ни­тель­ная линия не обес­пе­чи­ва­ет без­опас­но­сти, это лишь мате­ри­аль­ное сред­ство. Обо­ро­нять стра­ну долж­ны люди, кото­рые зани­ма­ют эту линию. Гит­лер тоже постро­ил свою линию, кото­рую назвал «лини­ей Зиг­ф­ри­да». Таким обра­зом, их вой­ска сто­я­ли друг перед дру­гом. Гит­лер пока не пред­при­ни­мал актив­ных шагов про­тив Англии и Фран­ции, а они не пред­при­ни­ма­ли актив­ных воен­ных опе­ра­ций про­тив Гер­ма­нии. Гер­ма­ния бро­си­ла вой­ска на восток, про­тив Поль­ши, и ей нуж­но было вре­мя для их перегруппировки.

Потом Мус­со­ли­ни открыл воен­ные дей­ствия про­тив Гре­ции и завяз в них. Далее Гит­лер напал на Юго­сла­вию и рас­пра­вил­ся с ней, пото­му что Гер­ма­ния была силь­нее; почти без выстре­лов окку­пи­ро­вал Данию и Нор­ве­гию, прак­ти­че­ски без сопро­тив­ле­ния захва­тил Гол­лан­дию, вторг­ся в Бель­гию, в 1940 г. захва­тил боль­шую часть Фран­ции. Так он обес­пе­чил себе на доволь­но боль­шом про­стран­стве мор­скую линию, защи­ту от англий­ско­го фло­та и на севе­ре подо­шёл вплот­ную к наше­му Мур­ман­ску. Есте­ствен­но, что Совет­ское пра­ви­тель­ство тем вре­ме­нем реа­ли­зо­вы­ва­ло меры, выте­кав­шие из дого­во­ра, под­пи­сан­но­го Моло­то­вым и Риббен­тро­пом. Мы нача­ли осе­нью 1939 г. пере­го­во­ры с Эсто­ни­ей, Лат­ви­ей и Лит­вой и предъ­яви­ли им свои усло­вия. В сло­жив­шей­ся тогда ситу­а­ции эти стра­ны пра­виль­но поня­ли, что им не усто­ять про­тив Совет­ско­го Сою­за, и при­ня­ли наши пред­ло­же­ния, заклю­чив с нами дого­во­ры о вза­и­мо­по­мо­щи. Потом про­изо­шла сме­на их пра­ви­тельств. Само собой разу­ме­ет­ся! Неко­то­рые их руко­во­ди­те­ли, напри­мер пре­зи­дент Лит­вы Сме­то­на, бежа­ли в Гер­ма­нию. Это уже было не столь важ­но. Одним сло­вом, там были созда­ны пра­ви­тель­ства, дру­же­ски настро­ен­ные к Совет­ско­му Сою­зу. Ком­му­ни­сти­че­ские пар­тии этих стран полу­чи­ли воз­мож­ность легаль­но дей­ство­вать. Про­грес­сив­ные силы шире раз­вер­ну­ли рабо­ту сре­ди масс рабо­чих, кре­стьян и интел­ли­ген­ции за твер­дую друж­бу с СССР. Кон­чи­лось это тем, что через какое-то вре­мя в этих стра­нах была уста­нов­ле­на Совет­ская власть.

А в Запад­ной Бело­рус­сии и Запад­ной Укра­ине сра­зу при­сту­пи­ли к орга­ни­за­ции совет­ских орга­нов в рай­о­нах, кото­рые в 1939 г. вошли в состав СССР. Сна­ча­ла новая власть была ещё юри­ди­че­ски не оформ­ле­на, пото­му что толь­ко что при­шли наши вой­ска. Поэто­му мы созда­ва­ли вре­мен­ные рево­лю­ци­он­ные мест­ные орга­ны. Народ запад­ных обла­стей Укра­и­ны встре­чал нас очень хоро­шо. Прав­да, поль­ское насе­ле­ние чув­ство­ва­ло себя угне­тён­ным, но укра­ин­ское насе­ле­ние чув­ство­ва­ло себя осво­бож­дён­ным. На собра­ни­ях, кото­рые мы устра­и­ва­ли, укра­ин­ца­ми про­из­но­си­лись весь­ма рево­лю­ци­он­ные речи, хотя, конеч­но, не все­ми, пото­му что в этих обла­стях была силь­на наци­о­на­ли­сти­че­ская про­слой­ка. Она воз­ник­ла ещё в рам­ках Авст­ро-Вен­грии и теперь вела борь­бу про­тив ком­му­ни­стов, про­тив совет­ско­го вли­я­ния, осо­бен­но во Льво­ве, где име­лась мно­го­чис­лен­ная укра­ин­ская интел­ли­ген­ция. Во Льво­ве дей­ство­вал даже как бы свое­об­раз­ный фили­ал укра­ин­ской Ака­де­мии наук. Воз­глав­лял его, кажет­ся, ака­де­мик Сту­дин­ский. В эту же груп­пу лиц вхо­дил сын писа­те­ля Ива­на Фран­ко Пётр, на мой взгляд, он был самым неудач­ным про­из­ве­де­ни­ем укра­ин­ско­го клас­си­ка, очень нера­зум­ным чело­ве­ком. Он дер­жал­ся в отно­ше­нии нас доволь­но неустой­чи­во: то вро­де бы под­дер­жи­вал нас, то скло­нял­ся к нашим противникам.

Во Льво­ве и дру­гих запад­но­укра­ин­ских горо­дах была так­же боль­шая еврей­ская про­слой­ка, как сре­ди рабо­чих, так и сре­ди интел­ли­ген­ции. Не пом­ню, что­бы от этой части насе­ле­ния исхо­ди­ло что-либо отри­ца­тель­ное, анти­со­вет­ское. Сре­ди еврей­ских рабо­чих и интел­ли­ген­ции было мно­го ком­му­ни­стов. Орга­ни­за­ция ком­му­ни­стов назы­ва­лась КПЗУ (Ком­му­ни­сти­че­ская пар­тия Запад­ной Укра­и­ны). В неё вхо­ди­ли и укра­ин­цы, и евреи. А когда мы собра­лись на митинг во Львов­ском опер­ном теат­ре, то при­гла­си­ли туда и укра­ин­цев, и евре­ев, и поля­ков, в основ­ном рабо­чих, хотя при­шла и интел­ли­ген­ция. Высту­па­ли там сре­ди дру­гих и евреи, и нам стран­но было услы­шать, как они сами гово­ри­ли: «Мы, жиды, от име­ни жидов заяв­ля­ем…» и про­чее. Дело заклю­ча­лось в том, что по-поль­ски евре­ев так назы­ва­ют в обы­ден­ной речи, не имея в виду ниче­го дур­но­го. Мы же, совет­ские люди, вос­при­ни­ма­ли это как оскорб­ле­ние еврей­ско­го наро­да. И потом, в кулу­а­рах собра­ния я спра­ши­вал: «Отче­го вы так гово­ри­те о евре­ях? Вы про­из­но­си­те — „жиды“, это же оскор­би­тель­но!». Мне отве­ча­ли: «А у нас счи­та­ет­ся оскор­би­тель­ным, когда нас назы­ва­ют евре­я­ми». Для нас слы­шать такое было очень стран­ным, мы не при­вык­ли к это­му. Но если обра­тить­ся к укра­ин­ской лите­ра­ту­ре, то в ней сло­во «жид» тоже зву­чит не руга­тель­ным, а вро­де опре­де­ле­ния наци­о­наль­но­сти. Укра­ин­ская песен­ка: «Про­дам тэбэ жидо­вi рудо­му» озна­ча­ет «Про­дам тебя еврею рыже­му». Этот эпи­зод запе­чат­лел­ся в моей памя­ти, пото­му что про­ти­во­ре­чил нашей прак­ти­ке, нашей привычке.

Вооб­ще же там нас встре­ча­ли мно­гие хоро­шие ребя­та, толь­ко я забыл их фами­лии. Это были люди, кото­рые про­шли поль­ские тюрь­мы, это были ком­му­ни­сты, про­ве­рен­ные самой жиз­нью. Одна­ко их пар­тия была по наше­му же реше­нию рас­пу­ще­на, и Ком­му­ни­сти­че­ская пар­тия Поль­ши, и КПЗУ. Отче­го? Они, соглас­но наше­му пони­ма­нию, тре­бо­ва­ли про­вер­ки, хотя их чле­ны были ком­му­ни­ста­ми и заво­е­ва­ли это зва­ние в клас­со­вой борь­бе. Мно­гие из них име­ли за пле­ча­ми поль­ские тюрь­мы, какая ещё нуж­на про­вер­ка? Но тогда у нас были дру­гие поня­тия. Мы смот­ре­ли на них, как на нераз­об­ла­чен­ных аген­тов: их, дескать, не толь­ко надо про­ве­рять, но и про­ве­рять под осо­бой лупой. И очень мно­гие из них, полу­чив тогда осво­бож­де­ние от нашей Крас­ной Армии, попа­ли потом в наши, совет­ские тюрь­мы. К сожа­ле­нию, дело было имен­но так. Без­услов­но, сре­ди них име­лись и про­во­ка­то­ры. Навер­ное, были и шпи­о­ны. Но нель­зя же рас­смат­ри­вать каж­до­го чело­ве­ка, кото­рый с откры­той душой при­хо­дит к нам, как подо­слан­но­го, как аген­та, кото­рый при­спо­саб­ли­ва­ет­ся и вти­ра­ет­ся в дове­рие. Это пороч­ный круг мыс­лей. Если всё осно­вы­вать на этом, то к чему это при­ве­дёт? Об этом рань­ше я уже вёл речь.

А как реа­ги­ро­ва­ло на наш при­ход поль­ское насе­ле­ние? Оно реа­ги­ро­ва­ло очень болез­нен­но, и это мне понят­но. Во-пер­вых, поля­ки счи­та­ли (а это факт), что они лиши­лись госу­дар­ствен­ной само­сто­я­тель­но­сти. Они гово­ри­ли: «Какой это по счё­ту раз­дел Поль­ши? И опять же, кто делит? Рань­ше дели­ли Гер­ма­ния, Австрия и Рос­сия, а теперь?» Так оце­ни­ва­лись собы­тия людь­ми, кото­рые были про­тив нашей акции: «Опять Рос­сия раз­де­ли­ла Поль­шу, раз­да­ви­ла её неза­ви­си­мость, лиши­ла само­сто­я­тель­но­сти, раз­де­ли­ла меж­ду собой и Гер­ма­ни­ей!» Пом­ню, из Дро­го­бы­ча поехал я в Бори­слав посмот­реть неф­тя­ной завод (там нахо­ди­лись два неф­те­пе­ре­ра­ба­ты­ва­ю­щих заво­да), на добы­чу неф­ти и газа, заод­но и послу­шать людей. При­е­хал на хими­че­ский завод. Он был доволь­но осно­ва­тель­но потре­пан. Это сде­ла­ли нем­цы, ухо­дя отту­да перед нашим при­бы­ти­ем, и не без уме­ния. Они раз­ру­ши­ли глав­ные аппа­ра­ты для пере­ра­бот­ки неф­ти. Когда я при­е­хал, там было про­сто как бы пепе­ли­ще, по кото­ро­му ходи­ли люди. Я заго­во­рил с ними. Ими ока­за­лись поля­ки сред­не­го воз­рас­та, мораль­но очень угне­тён­ные. Я был в полу­во­ен­ной фор­ме, то есть без зна­ков отли­чия, но в шине­ли и воен­ной гим­на­стёр­ке, поэто­му они меня рас­смат­ри­ва­ли имен­но как военного.

Стал я их рас­спра­ши­вать, под­чёрк­ну­то про­яв­ляя веж­ли­вость. Один из них над­лом­лен­ным голо­сом ска­зал: «Ну, как же мы теперь ока­за­лись в таком поло­же­нии? Вот ведь нас…», и замол­чал. А потом, всё намё­ка­ми, выра­жал не то что­бы пря­мое недо­воль­ство, а как бы грусть, сожа­ле­ние о том, что про­изо­шло. Это мне было понят­но. Там же нахо­дил­ся один моло­дой чело­век, кото­рый заго­во­рил на укра­ин­ском язы­ке. Он всту­пил в спор и очень рез­ко стал воз­ра­жать поля­ку. Тут я понял, что это был укра­и­нец, и спро­сил его, кто он. Он отве­тил: «Инже­нер, един­ствен­ный на этом пред­при­я­тии инже­нер-укра­и­нец. Вы не зна­е­те, как труд­но было нам в Поль­ском госу­дар­стве полу­чить обра­зо­ва­ние, и как труд­но, полу­чив­ши обра­зо­ва­ние, полу­чить затем рабо­ту». Поляк посмот­рел жалоб­ны­ми, про­ся­щи­ми гла­за­ми на это­го укра­ин­ца и стал апел­ли­ро­вать к его сове­сти: «Что Вы здесь гово­ри­те?» Он, види­мо, испу­гал­ся, что тот гово­рит пред­ста­ви­те­лю Совет­ской вла­сти и воен­но­му так нелест­но о людях, с кото­ры­ми рабо­тал на этом пред­при­я­тии. Может быть, испу­гал­ся за свою судь­бу. Я начал дока­зы­вать поля­ку обрат­ное. Сей­час уже не пом­ню сво­ей аргу­мен­та­ции, но, види­мо, гово­рил, что укра­и­нец прав, пото­му что поля­ки дей­стви­тель­но про­во­ди­ли нера­зум­ную внут­рен­нюю поли­ти­ку отно­си­тель­но укра­ин­цев. Мне это тоже было понят­но, пото­му что рядом лежа­ла Совет­ская Укра­и­на, силь­ная часть Совет­ско­го Сою­за, и Поль­ское госу­дар­ство боя­лось её воз­дей­ствия. А поль­ское пра­ви­тель­ство рас­смат­ри­ва­ло укра­ин­цев как нераз­об­ла­чён­ных аген­тов Совет­ской Укра­и­ны и соот­вет­ствен­но реагировало.

Соби­ра­ли мы для собе­се­до­ва­ний и поль­скую интел­ли­ген­цию. Её тоже ока­за­лось нема­ло на тер­ри­то­рии, заня­той наши­ми вой­ска­ми. Я узнал, что есть там писа­тель­ни­ца Ван­да Львов­на Васи­лев­ская, чей голос хоро­шо слы­шен сре­ди поль­ской интел­ли­ген­ции. Потом я с ней позна­ко­мил­ся и очень сдру­жил­ся. Она очень милая, умни­ца и поря­доч­ный чело­век. Сна­ча­ла была ППС-овкой, то есть чле­ном Поль­ской соци­а­ли­сти­че­ской пар­тии, потом ста­ла ком­му­нист­кой. Эта ППС-овка писа­ла кни­ги, кото­рые вовсе не нахо­ди­ли одоб­ре­ния у поль­ско­го ППС-овско­го пра­ви­тель­ства, ибо она боль­ше все­го писа­ла об укра­ин­ской и бело­рус­ской бед­но­те, про­во­ди­ла в тех рай­о­нах мно­го вре­ме­ни, изу­ча­ла быт, жизнь наро­да и отра­жа­ла их в сво­их про­из­ве­де­ни­ях, направ­лен­ных про­тив власть иму­щих. Это и опре­де­ли­ло её поло­же­ние в поль­ском обще­стве. По-мое­му, она нахо­ди­лась даже одно вре­мя под аре­стом. Поче­му я задер­жи­ва­юсь здесь на Ван­де Васи­лев­ской? У меня оста­лись доб­рые вос­по­ми­на­ния об этой жен­щине, боль­шой обще­ствен­ни­це, пре­дан­ней­шем граж­да­нине, чело­ве­ке неумо­ли­мой чест­но­сти и пря­мо­ты. За это я её весь­ма ува­жал. Я лич­но слы­шал, как она гово­ри­ла Ста­ли­ну в лицо очень непри­ят­ные вещи. Несмот­ря на это, он её слу­шал, при­гла­шал, и не раз, на офи­ци­аль­ные бесе­ды и на неофи­ци­аль­ные, това­ри­ще­ские обе­ды и ужи­ны. Такой был у Васи­лев­ской харак­тер! А тогда мне ска­за­ли, что Васи­лев­ская нахо­дит­ся в одном из рай­о­нов, заня­тых наши­ми вой­ска­ми. Она убе­жа­ла из захва­чен­ной нем­ца­ми Вар­ша­вы и при­шла к нам пеш­ком, и мы жда­ли её, я же был насто­ро­жен и заин­три­го­ван, инте­ре­су­ясь, что же это за Васи­лев­ская? Хотя и кро­ме Васи­лев­ской там было мно­го дру­гих поль­ских писа­те­лей, но настро­ен­ных иначе.

Их пози­ция не была такой, кото­рая одоб­ря­лась нами. Они нес­ли в себе пере­жит­ки поль­ско­го наци­о­на­лиз­ма и опре­де­лён­ных взгля­дов на укра­ин­цев, а нашу вынуж­ден­ную акцию пони­ма­ли непра­виль­но, заяв­ля­ли, что мы дого­во­ри­лись с нем­ца­ми за счёт поля­ков. Хотя офи­ци­аль­но мы нико­гда не отка­зы­ва­лись навсе­гда от сво­их тер­ри­то­рий, кото­рые вре­мен­но вошли в состав Поль­ши. Ведь это поль­ское пра­ви­тель­ство нару­ши­ло линию Кер­зо­на в ущерб инте­ре­сам Совет­ской стра­ны. Поль­ше было нера­зум­но цеп­лять­ся за эти зем­ли, пытать­ся удер­жи­вать их и все­гда при этом ожи­дать какой-либо акции, кото­рая вос­ста­но­ви­ла бы спра­вед­ли­вость и опре­де­ли­ла более вер­ные гра­ни­цы. Этно­гра­фия и исто­рия были не в поль­зу тех гра­ниц, кото­рые были уста­нов­ле­ны меж­ду Поль­шей и Совет­ским Сою­зом. Это­го мно­гие поль­ские интел­ли­ген­ты не пони­ма­ли и зани­ма­ли непра­виль­ную пози­цию. Но за исклю­че­ни­ем Василевской.

Ван­да Львов­на при­шла во Львов в корот­ком полу­шуб­ке и про­стых сапо­гах. Внеш­ность у неё была про­стая, хотя сама она из знат­но­го поль­ско­го рода. Она была доче­рью того Васи­лев­ско­го, кото­рый при Пил­суд­ском был мини­стром, а кро­ме того, его бли­жай­шим дру­гом. Васи­лев­ский — это как бы дове­рен­ный чело­век Пил­суд­ско­го. Мне неудоб­но тогда было спра­ши­вать об этом Васи­лев­скую, но ходи­ли слу­хи, что Ван­да Львов­на — крест­ная дочь Пил­суд­ско­го. Насколь­ко это соот­вет­ству­ет истине, не знаю, она же вовсе не сты­ди­лась ни про­шло­го, ни сво­е­го отца. Пом­ню так­же и такой слу­чай, уже после раз­гро­ма гит­ле­ров­ской Гер­ма­нии. Под­рос­ла дочь Ван­ды Львов­ны Эва, полу­чи­ла обра­зо­ва­ние и рабо­та­ла в Москве в какой-то биб­лио­те­ке. Раз­би­рая архи­вы, при­шла как-то к мате­ри и гово­рит: «Я нашла кни­ги мое­го дедуш­ки и все их отпра­ви­ла в под­вал. Содер­жа­ние их явно анти­со­вет­ское». Я встре­чал­ся с Эвой ещё при жиз­ни её мамы, когда Эва была лишь под­рост­ком. Сей­час не знаю её судьбы.

Васи­лев­ская сра­зу заня­ла чёт­кую про­со­вет­скую пози­цию, с пони­ма­ни­ем отнес­лась к вступ­ле­нию наших войск на тер­ри­то­рию, опре­де­лён­ную дого­во­ром Совет­ско­го Сою­за с Гер­ма­ни­ей, и ста­ла разъ­яс­нять поль­ским това­ри­щам нашу пози­цию, чем ока­за­ла огром­ную помощь и ВКП(б), и мне лич­но как сек­ре­та­рю ЦК КП(б)У. Вско­ре я прак­ти­че­ски пере­се­лил­ся во Львов, орга­ни­зо­вы­вая там всю повсе­днев­ную рабо­ту. Нашлись затем и дру­гие поля­ки, кото­рые актив­но с нами сотруд­ни­ча­ли, но всё же рав­ных Ван­де Васи­лев­ской не оказалось.

Что каса­ет­ся дого­во­ра с Гер­ма­ни­ей, то он был у нас опуб­ли­ко­ван не пол­но­стью. Была опуб­ли­ко­ва­на лишь та часть, в кото­рой гово­ри­лось, что мы дого­во­ри­лись о нена­па­де­нии. Но, поми­мо это­го, име­лись пунк­ты, кото­рые каса­лись поль­ской тер­ри­то­рии и наших новых запад­ных гра­ниц. Поль­ша утра­чи­ва­ла неза­ви­си­мость, что не было ого­во­ре­но в тек­сте, одна­ко выте­ка­ло из его духа: она пре­вра­ща­лась в немец­кий про­тек­то­рат. Сле­до­ва­тель­но, наша гра­ни­ца полу­ча­лась уже не с Поль­шей, а с Гер­ма­ни­ей. Я лич­но все­го тек­ста дого­во­ра не видел, но знаю об этом из инфор­ма­ции от Ста­ли­на после под­пи­са­ния дого­во­ра. Из дого­во­ра выте­ка­ло так­же наше отно­ше­ние к Лит­ве, Лат­вии, Эсто­нии, Фин­лян­дии и Бес­са­ра­бии. Судь­ба их тер­ри­то­рий тоже была ого­во­ре­на, при­чём эта часть тоже не была опуб­ли­ко­ва­на. Гово­рю об этом пото­му, что людям, кото­рым сле­ду­ет озна­ко­мить­ся с эти­ми мате­ри­а­ла­ми, надо бы загля­нуть в дипло­ма­ти­че­ские доку­мен­ты, в текст дого­во­ра. Я же счи­таю сво­им дол­гом выска­зать­ся, что­бы было вполне ясно, как я пони­мал этот дого­вор и что им предусматривалось.

В те дни встре­ча­лись и анек­до­тич­ные, смеш­ные слу­чаи. Хочу рас­ска­зать и о них. Мы дол­го нахо­ди­лись под впе­чат­ле­ни­ем рабо­ты, кото­рая была про­ве­де­на по раз­об­ла­че­нию «вра­гов наро­да» и их уни­что­же­нию. Поэто­му, когда мы заня­ли запад­ные тер­ри­то­рии и сфор­ми­ро­ва­ли там вре­мен­ные рево­лю­ци­он­ные коми­те­ты, то самым ответ­ствен­ным местом у нас ока­зал­ся Львов, сто­ли­ца Запад­ной Укра­и­ны. Там жило мно­го укра­ин­ских интел­ли­ген­тов, рань­ше имев­ших австрий­ское под­дан­ство, затем поль­ское. По сво­им настро­е­ни­ям они были про­укра­ин­ца­ми. В Поль­ше их обви­ня­ли в том, что они про­со­вет­ские лица, хотя это надо было пони­мать с ого­вор­кой: всё же они пред­по­чи­та­ли не Совет­скую Укра­и­ну, а про­сто Укра­и­ну. А если их спро­сить о сто­ли­це, то они ска­за­ли бы, что луч­ше все­го укра­ин­скую сто­ли­цу иметь во Льво­ве. Пред­се­да­те­лем Львов­ско­го город­ско­го рев­ко­ма был утвер­ждён пер­вый сек­ре­тарь Вин­ниц­ко­го обко­ма КП(б)У Мищен­ко. Как-то позд­ней осе­нью я зашёл к нему в каби­нет посмот­реть, как он рабо­та­ет. Там тол­пил­ся народ, надо было сроч­но решать вопро­сы город­ско­го хозяй­ства: о трам­ва­ях, о моще­нии улиц, кото­рые были раз­ру­ше­ны, о водо­снаб­же­нии и элек­три­че­стве. Люди, кото­рые рабо­та­ли рань­ше на соот­вет­ству­ю­щих постах, глав­ным обра­зом поля­ки, хоте­ли опре­де­лить своё поло­же­ние при новой вла­сти и при­шли за этим в рево­лю­ци­он­ный коми­тет, что­бы засви­де­тель­ство­вать, что они зани­ма­ют вот такие-то и такие-то посты и хотят полу­чить ука­за­ния. Это было естественно.

Что же я уви­дел? Сидел пред­се­да­тель рев­ко­ма оде­тым в полу­шу­бок, поверх кото­ро­го натя­нул шинель. Не знаю, как он сумел сде­лать это, пото­му что сам был огром­но­го роста, круп­ный чело­век. На его ногах вален­ки, из шине­ли тор­ча­ли два револь­ве­ра. Одним сло­вом, толь­ко пуш­ки у него недо­ста­ва­ло за пле­ча­ми, пото­му что слиш­ком тяже­ла. Люди сиде­ли и смот­ре­ли на него. Закон­чил­ся при­ём. Оста­лись мы одни, и я ска­зал ему: «Вы про­из­во­ди­те пло­хое впе­чат­ле­ние не толь­ко насчёт себя, но и о совет­ских орга­нах вла­сти, о всех наших людях, о нашей тру­со­сти. Что вы сде­ла­е­те ваши­ми писто­ле­та­ми, если кто-нибудь из тер­ро­ри­стов при­дёт и захо­чет вас убить? Он застре­лит вас ваши­ми же писто­ле­та­ми. Зачем вы их демон­стри­ру­е­те? Поче­му у вас тор­чат руко­ят­ки? Спрячь­те их в кар­ма­ны и одень­тесь попри­лич­нее». Мищен­ко был сму­щён и выра­жал явное непо­ни­ма­ние моих пре­тен­зий. Ведь он про­яв­лял свою «рево­лю­ци­он­ность», свою «непре­клон­ность»!

При­шлось нам спу­стя какое-то вре­мя пере­смот­реть назна­че­ния. Люди, кото­рые рабо­та­ли здесь вре­мен­но, воз­вра­ти­лись на преж­ние посты. Мищен­ко тоже вер­нул­ся в Вин­ни­цу. Во Льво­ве были выдви­ну­ты новые люди, но это было слож­ным делом, пото­му что поль­ский аппа­рат вла­сти не то что сабо­ти­ро­вал (я тако­го не при­по­ми­наю), но был демо­ра­ли­зо­ван, мораль­но пара­ли­зо­ван. Конеч­но, наш при­ход его не вооду­шев­лял и энту­зи­аз­ма в рабо­те не при­бав­лял. Спу­стя мно­го лет после вой­ны, когда я бесе­до­вал с Гомул­кой, он рас­ска­зал, что был в рабо­чей обо­роне в те дни, когда мы вошли в Поль­шу, а потом мы его моби­ли­зо­ва­ли, и он ещё какое-то вре­мя тру­дил­ся в Кие­ве, на стро­и­тель­стве под­зем­ных желез­но­до­рож­ных переходов.

Ста­лин перед вой­ной пред­ло­жил про­де­лать желез­но­до­рож­ные тон­не­ли под Дне­пром: один — север­нее Кие­ва, дру­гой — южнее. Рабо­та­ли там мос­ков­ские мет­ро­стро­ев­цы. Но мы не успе­ли сде­лать пере­хо­ды до вой­ны, а после вой­ны в них отпа­ла надоб­ность, и рабо­ты были пре­кра­ще­ны. Остат­ки же тон­не­ля сей­час слу­жат памят­ни­ком прошлому.

Наша дея­тель­ность по сове­ти­за­ции Запад­ной Укра­и­ны про­дол­жа­лась доволь­но успеш­но, сопро­тив­ле­ния мы тогда не встре­ча­ли. Не пом­ню актив­ных, тем более воору­жён­ных выступ­ле­ний про­тив нас. Позд­нее стал про­яв­лять актив­ность Сте­пан Бан­де­ра. Когда мы заня­ли Львов, он сидел в мест­ной тюрь­ме, будучи осуж­дён­ным в свя­зи с убий­ством поль­ско­го мини­стра внут­рен­них дел. Не пом­ню сей­час, какой была роль Бан­де­ры в этом: сам ли он стре­лял в мини­стра или был одним из тех, кто орга­ни­зо­вы­вал это убий­ство. Мы про­яви­ли тогда без­рас­суд­ство, осво­бож­дая заклю­чён­ных без про­вер­ки. Не знаю, прав­да, име­лась ли у нас воз­мож­ность про­из­ве­сти такую про­вер­ку. Все заклю­чён­ные были осво­бож­де­ны, в том чис­ле полу­чил сво­бо­ду и Бан­де­ра. Тогда его дей­ствия нам импо­ни­ро­ва­ли: он высту­пил про­тив мини­стра внут­рен­них дел в реак­ци­он­ном Поль­ском госу­дар­стве. Не нам было опла­ки­вать гибель это­го мини­стра. Но так как эти акции были про­из­ве­де­ны груп­па­ми, кото­рые не были дру­зья­ми Совет­ско­го Сою­за, а были его про­тив­ни­ка­ми, наци­о­на­ли­ста­ми, нена­ви­дев­ши­ми совет­ский строй, то надо было бы это учесть. Позд­нее мы столк­ну­лись с Бан­де­рой, и он нам при­чи­нил очень мно­го бед. Мы поте­ря­ли тыся­чи людей уже после вой­ны, когда раз­вер­ну­лась ост­рая воору­жён­ная борь­ба укра­ин­ских наци­о­на­ли­стов про­тив Совет­ской вла­сти. Бан­де­ра ока­зал­ся пря­мым аген­том Гер­ма­нии. Когда Гер­ма­ния гото­ви­лась к войне и после нача­ла вой­ны, эти аген­ты гер­ман­ско­го импе­ри­а­лиз­ма, наци­о­на­ли­сты-бан­де­ров­цы актив­но помо­га­ли гитлеровцам.

Прав­да, когда Бан­де­ра уви­дел, что нем­цы и не дума­ют выпол­нять дан­ные ему обе­ща­ния об обра­зо­ва­нии неза­ви­си­мой Укра­и­ны, он повер­нул свои отря­ды про­тив них, но при этом не пере­стал нена­ви­деть Совет­ский Союз. Под конец вой­ны он сра­жал­ся и про­тив нас, и про­тив нем­цев, а после вой­ны воз­об­но­вил борь­бу с Совет­ской вла­стью. Кто же такой Бан­де­ра? Не все это у нас зна­ют. Сте­пан Бан­де­ра был из духов­но­го рода, отец его являл­ся свя­щен­ни­ком в Ста­ни­слав­ской обла­сти, не то в самом горо­де Ста­ни­сла­ве. Учил­ся Бан­де­ра во Львов­ском поли­тех­ни­че­ском инсти­ту­те, имел обра­зо­ва­ние. Сна­ча­ла он стал вождём укра­ин­ских наци­о­на­ли­стов в запад­ных обла­стях Укра­и­ны, а поз­же — обще­при­знан­ным вождём все­го укра­ин­ско­го национализма.

Когда после вступ­ле­ния Гер­ма­нии в вой­ну про­тив Поль­ши наши вой­ска вышли на раз­гра­ни­чи­тель­ную гра­ни­цу, насту­пил боль­шой подъ­ём настро­е­ния в укра­ин­ском наро­де, да и у все­го совет­ско­го наро­да, с одной сто­ро­ны, а с дру­гой сто­ро­ны — всех угне­та­ло пред­чув­ствие, что, види­мо, ско­ро раз­ра­зит­ся вой­на, и она не мину­ет Совет­ский Союз. А если Совет­ский Союз будет вовле­чён в вой­ну, то эти новые рай­о­ны Запад­ной Укра­и­ны (как укра­ин­цы гово­ри­ли, «захид­ной»), вошед­шие в состав УССР, в первую голо­ву попа­дут в сфе­ру огня. Запад­ные укра­ин­цы по-раз­но­му пере­жи­ва­ли насту­па­ю­щую угро­зу. Укра­ин­ские наци­о­на­ли­сты, озлоб­лен­ные вра­ги Совет­ско­го госу­дар­ства, жда­ли вой­ну и гото­ви­лись к ней. Они радо­ва­лись, пото­му что им замо­ро­чил голо­ву Геб­бельс тем, что в резуль­та­те вой­ны нем­цев про­тив СССР Укра­и­на полу­чит госу­дар­ствен­ную неза­ви­си­мость. Они были ослеп­ле­ны наци­о­на­лиз­мом и не мог­ли оце­нить вели­чие пере­до­во­го совет­ско­го строя. Эти люди жда­ли вой­ны и всё дела­ли для того, что­бы её при­бли­зить. Они гото­ви­лись к тому, что­бы облег­чить нем­цам окку­па­цию Укра­и­ны, счи­тая, что Гит­лер сво­и­ми вой­ска­ми очи­стит Укра­и­ну от «мос­ка­лей» и пре­под­не­сёт им тор­же­ствен­но, на блю­де неза­леж­ну Украину.

Потом укра­ин­ские наци­о­на­ли­сты уви­де­ли, чем всё кон­чи­лось; их надеж­ды рух­ну­ли, а Гит­лер стал их самих сажать в тюрь­мы и вести про­тив них бес­по­щад­ную борь­бу. Неко­то­рые из них даже вынуж­де­ны были уйти в под­по­лье и перей­ти к тер­ро­ри­сти­че­ским актам про­тив нем­цев. Прав­да, эти тер­ро­ри­сти­че­ские акты они совер­ша­ли очень ред­ко. Они накап­ли­ва­ли силы, счи­тая, что если Совет­ский Союз нач­нёт насту­пать про­тив Гер­ма­нии, то им надо иметь свои вой­ска, кото­рые бы на завер­ша­ю­щем эта­пе очист­ки тер­ри­то­рии от нем­цев поз­во­ли­ли им захва­тить власть и создать Укра­и­ну, «неза­леж­ну» от «мос­ка­лей», от Моск­вы. Вот такая ситу­а­ция сло­жи­лась в то вре­мя, когда мы боро­лись за укреп­ле­ние Совет­ской вла­сти в Запад­ной Укра­ине и гото­ви­лись к неиз­беж­ной войне.

Хочу рас­ска­зать о неко­то­рых тра­ги­че­ских слу­ча­ях, кото­рые при­шлось наблю­дать мне либо слы­шать о них; мне докла­ды­ва­ли работ­ни­ки Нар­ко­ма­та внут­рен­них дел. Нар­ко­мом внут­рен­них дел Укра­и­ны был в это вре­мя Серов. Он неза­дол­го до того окон­чил воен­ную ака­де­мию. В поряд­ке укреп­ле­ния орга­нов гос­бе­зо­пас­но­сти тогда было мно­го моби­ли­зо­ва­но коман­ди­ров на эту рабо­ту. В чис­ле моби­ли­зо­ван­ных и он попал к нам нар­ком­вну­де­лом Укра­и­ны. Опы­та такой рабо­ты у него ещё не име­лось. Это было пло­хо, но это же было и хоро­шо, пото­му что уже нако­пил­ся вред­ный для стра­ны и для пар­тии опыт, при­об­ре­тён­ный про­во­ка­ци­я­ми и при аре­стах невин­ных людей, их допро­сах с ухищ­рен­ны­ми истя­за­ни­я­ми для вынуж­де­ния при­зна­ний, бук­валь­но с рас­пра­ва­ми. Допра­ши­ва­ю­щие сами уже были пре­вра­ще­ны в маши­ну и посту­па­ли так, руко­вод­ству­ясь мыс­лью: если я это­го не сде­лаю, то это же мне сде­ла­ют вско­ре дру­гие; луч­ше я сам сде­лаю, чем это сде­ла­ют надо мной. Страш­но пред­ста­вить в наше вре­мя, что ком­му­ни­сты вынуж­де­ны были руко­вод­ство­вать­ся в сво­их поступ­ках не созна­ни­ем, не сове­стью, а каким-то живот­ным, зоо­ло­ги­че­ским стра­хом за соб­ствен­ную судь­бу и, что­бы сохра­нить себе жизнь, губи­ли жиз­ни чест­ных, ни в чём не повин­ных людей…

Серов соглас­но слу­жеб­ным обя­зан­но­стям уста­но­вил тогда кон­так­ты с геста­по. Пред­ста­ви­тель геста­по офи­ци­аль­но при­был по вза­им­ной дого­во­рён­но­сти во Львов со сво­ей аген­ту­рой. Не знаю точ­но, какая у него име­лась сеть аген­тов, но она была боль­шой. Пред­ло­гом послу­жил «обмен людь­ми» меж­ду нами и Гер­ма­ни­ей: лица, кото­рые поки­ну­ли тер­ри­то­рию, заня­тую гер­ман­ски­ми вой­ска­ми, и желав­шие вер­нуть­ся по месту сво­е­го житель­ства до захва­та нем­ца­ми Поль­ши, полу­ча­ли такую воз­мож­ность. И наобо­рот: лица, кото­рые оста­лись на тер­ри­то­рии, заня­той немец­ки­ми вой­ска­ми, но хотев­шие перей­ти на тер­ри­то­рию, заня­тую совет­ски­ми вой­ска­ми, тоже мог­ли воз­вра­тить­ся к себе. Во вре­мя этой рабо­ты по обме­ну ко мне при­шёл Серов и рас­ска­зал: «У пунк­та реги­стра­ции жела­ю­щих вер­нуть­ся на поль­скую тер­ри­то­рию сто­ят огром­ные оче­ре­ди. Когда я подо­шёл туда, мне ста­ло боль­но: ведь глав­ным обра­зом оче­редь состо­я­ла из еврей­ско­го насе­ле­ния. Что с ним будет? И настоль­ко люди пре­да­ны вся­ким там быто­вым мело­чам — квар­ти­ре, вещам. Они дава­ли взят­ки геста­пов­цам, что­бы те помог­ли им поско­рее выехать отсю­да и вер­нуть­ся к сво­им оча­гам». А геста­пов­цы охот­но это дела­ли, бра­ли взят­ки, обо­га­ща­лись и пре­про­вож­да­ли их пря­мо в лаге­ря. Мы же ниче­го не мог­ли поде­лать, пото­му что наш голос для этих несчаст­ных людей ниче­го не зна­чил: они хоте­ли попасть домой. Может быть, у кого-то оста­ва­лись там ещё и род­ствен­ни­ки. Одним сло­вом, они хоте­ли вер­нуть­ся туда, где роди­лись и где жили, хотя и зна­ли, как нем­цы у себя, в Гер­ма­нии, рас­пра­ви­лись с евре­я­ми. И всё же поль­ские евреи, кото­рые волей судь­бы ока­за­лись на тер­ри­то­рии, заня­той Совет­ским Сою­зом, все­ми прав­да­ми и неправ­да­ми стре­ми­лись вер­нуть­ся на зем­лю, где уже гос­под­ство­вал фашизм и где им была уго­то­ва­на печаль­ная участь. С дру­гой сто­ро­ны, мно­го людей, осо­бен­но евре­ев, бежа­ло от фаши­стов и к нам. Они ведь сле­ди­ли, как фаши­сты отно­сят­ся к еврей­ско­му насе­ле­нию, как они гро­ми­ли евре­ев у себя в стране, уста­нав­ли­ва­ли для них осо­бые «зна­ки отли­чия», чини­ли уни­же­ния и изде­ва­тель­ства над еврей­ским наро­дом. Дол­жен ска­зать здесь и о Серо­ве. Он в своё вре­мя был нака­зан и осво­бож­дён от мини­стер­ской долж­но­сти, так как про­явил неосто­рож­ность. Но он при всех сво­их ошиб­ках — чест­ный и непод­куп­ный чело­век. Я отно­сил­ся к нему с ува­же­ни­ем и доверием.

А вот ещё один слу­чай, при­чи­ны кото­ро­го я не понял и был им очень огор­чён. Во Льво­ве ока­за­лась Бан­дров­ска (не руча­юсь за точ­ность фами­лии), извест­ная поль­ская опер­ная певи­ца. Мне доло­жи­ли, что она нахо­дит­ся на нашей тер­ри­то­рии. Я попро­сил людей, зани­мав­ших­ся вопро­са­ми куль­ту­ры, про­ве­сти с ней пере­го­во­ры и, если она захо­чет, предо­ста­вить ей воз­мож­ность петь во Львов­ской опе­ре; если же нет, то предо­ста­вить воз­мож­ность петь в Киев­ской, Харь­ков­ской или Одес­ской опе­ре. Одним сло­вом, дать ей любую воз­мож­ность. Я думал, что это её соблаз­нит и что она оста­нет­ся у нас. Мне не хоте­лось, что­бы такая извест­ная певи­ца вер­ну­лась на поль­скую тер­ри­то­рию, заня­тую фаши­ста­ми. Ведь она там будет петь, и это ста­нет как бы шагом, направ­лен­ным и про­тив поль­ско­го наро­да, и про­тив совет­ско­го наро­да. Но она не захо­те­ла остать­ся и вер­ну­лась к себе. Когда вели с ней пере­го­во­ры, Бан­дров­ска про­яви­ла хит­рость: она вела пере­го­во­ры с нами и как буд­то изъ­яв­ля­ла жела­ние при­нять наше пред­ло­же­ние, а в то же вре­мя вела тай­ные пере­го­во­ры с нем­ца­ми. Они тай­ком пере­пра­ви­ли её на тер­ри­то­рию, уже заня­тую ими. При­шёл ко мне Серов и гово­рит: «Бан­дров­ской нет. Она в Кра­ко­ве и уже высту­па­ла в теат­ре перед офи­це­ра­ми немец­кой армии».

Поль­ская интел­ли­ген­ция, ока­зав­ша­я­ся на тер­ри­то­рии, заня­той Крас­ной Арми­ей, по-раз­но­му вос­при­ни­ма­ла при­ход наших войск в Запад­ную Укра­и­ну и Запад­ную Бело­рус­сию. Мно­гие интел­ли­ген­ты, что понят­но, были, как гово­рит­ся, бук­валь­но ого­ро­ше­ны. Они нахо­ди­лись в состо­я­нии како­го-то шока. Их стра­на под­верг­лась напа­де­нию гит­ле­ров­ско­го госу­дар­ства, и вот Поль­ша раз­гром­ле­на, Вар­ша­ва силь­но раз­ру­ше­на, дру­гие горо­да — тоже. Что будет даль­ше? Вос­пи­тан­ные на бур­жу­аз­ных тра­ди­ци­ях, бур­жу­аз­ном пони­ма­нии хода собы­тий, эти люди как бы теря­ли свою само­быт­ность, своё лицо. Они не мог­ли понять, что поль­ская куль­ту­ра и поль­ская нация про­дол­жа­ют раз­ви­вать­ся на тер­ри­то­рии, ото­шед­шей к Совет­ско­му Сою­зу. Да, это была неболь­шая тер­ри­то­рия, засе­лён­ная поля­ка­ми, в срав­не­нии с тер­ри­то­ри­ей и насе­ле­ни­ем, захва­чен­ны­ми гит­ле­ров­ской Гер­ма­ни­ей. Есте­ствен­но, поля­ки вос­при­ни­ма­ли и пере­жи­ва­ли всё это очень глу­бо­ко и тра­гич­но. Неко­то­рые из них выби­ра­ли из двух зол мень­шее. Они были про­тив Совет­ской вла­сти, но, срав­ни­вая её с тем, что при­нёс поля­кам Гит­лер, пред­по­чи­та­ли Гит­ле­ру Сове­ты. Име­лись и такие, кото­рые, ока­зав­шись на тер­ри­то­рии, заня­той Крас­ной Арми­ей, потом, даже вне вся­ко­го «обме­на людь­ми», бежа­ли на тер­ри­то­рию, заня­тую немец­ки­ми вой­ска­ми. Кое-кто из них хотел таким спо­со­бом укло­нить­ся от кон­так­тов с гестаповцами.

Во Льво­ве в то вре­мя геста­пов­цев было очень мно­го. Они попа­ли туда по дого­во­рён­но­сти с нами, с целью содей­ствия обме­ну насе­ле­ни­ем. Но воз­ни­ка­ли так­же слу­чаи, как с Бан­дров­ской, когда геста­пов­цы не согла­со­вы­ва­ли с нами спис­ки отъ­ез­жа­ю­щих и, поль­зу­ясь тем, что гра­ни­ца фак­ти­че­ски была откры­той и ника­ких труд­но­стей для пере­хо­да не суще­ство­ва­ло, выпи­сы­ва­ли каким-то лицам фаль­ши­вые документы.

Про­дол­жа­лась рабо­та по уста­нов­ле­нию Совет­ской вла­сти и нор­ма­ли­за­ции поло­же­ния в запад­ных рай­о­нах Укра­и­ны. Глав­ным обра­зом она была направ­ле­на на созда­ние мест­ных орга­нов вла­сти. В област­ные коми­те­ты и в рай­он­ные было при­вле­че­но мно­го мест­ных акти­ви­стов. Не было недо­стат­ка в кад­рах, кото­рые ста­но­ви­лись на пози­ции совет­ской дей­стви­тель­но­сти. Несмот­ря на силь­ные укра­ин­ско-наци­о­на­ли­сти­че­ские пози­ции, име­лось нема­ло сочув­ство­вав­ших нам ком­му­ни­стов, несмот­ря на роспуск КПЗУ и выра­жен­ное нами недо­ве­рие к ней. Вооб­ще-то КПЗУ была раз­гром­ле­на еще во вре­мя «чисток» 1936–1937 годов. Руко­вод­ство ком­му­ни­сти­че­ски­ми орга­ни­за­ци­я­ми Запад­ной Укра­и­ны прак­ти­че­ски было воз­ло­же­но на КП(б)У. Когда я ещё в 1928–1929 гг. рабо­тал в Кие­ве на посту заве­ду­ю­ще­го орга­ни­за­ци­он­ным отде­лом окруж­но­го коми­те­та, сек­ре­та­рём Киев­ско­го окруж­ко­ма был Дем­чен­ко. Имен­но он по реше­нию ЦК КП(б)У отве­чал за связь с КПЗУ и за руко­вод­ство её дея­тель­но­стью. Дем­чен­ко встре­чал людей «отту­да», они при­ез­жа­ли неле­галь­но, полу­ча­ли от него ука­за­ния и отбы­ва­ли. Так велась орга­ни­за­ци­он­ная работа.

Дем­чен­ко зани­мал­ся так­же вопро­са­ми куль­ту­ры. В Кие­ве нахо­ди­лась Укра­ин­ская АН, вид­ный исто­рик Гру­шев­ский руко­во­дил в ней сек­ци­ей исто­рии Укра­и­ны. Наблю­де­ние за АН УССР тоже было воз­ло­же­но на Дем­чен­ко, и он уде­лял ей мно­го вни­ма­ния. Через ака­де­мию он был свя­зан и с учё­ны­ми, кото­рые нахо­ди­лись во Льво­ве, на поль­ской тер­ри­то­рии. Пом­ню из их чис­ла две фами­лии: Сту­дин­ский и Колес­са. Это были авто­ри­тет­ные сре­ди интел­ли­ген­ции люди, при­чём Колес­са боль­ше как учё­ный, а Сту­дин­ский — как обще­ствен­ный дея­тель и хоро­ший ора­тор. Он, высту­пая в поль­ской печа­ти, заре­ко­мен­до­вал себя как анти­поль­ская фигу­ра, настро­ен­ная про­со­вет­ски и про­укра­ин­ски. Одна­ко, когда мы с ним в 1939 г. встре­ти­лись, выяс­ни­лось, что он был в поли­ти­че­ских вопро­сах без проч­ных убеж­де­ний. Итак, КПЗУ была раз­гром­ле­на, а её кад­ры, до кото­рых дотя­ну­лась наша рука, были уни­что­же­ны как «про­во­ка­то­ры, измен­ни­ки, пре­да­те­ли и аген­ты Пил­суд­ско­го», уже умершего.

Ком­му­ни­сти­че­ская пар­тия Поль­ши тоже была раз­гром­ле­на и рас­пу­ще­на Комин­тер­ном. Её руко­вод­ство было уни­что­же­но, так как жило в Москве и рабо­та­ло как раз в Комин­терне. Все, кто жил здесь, были аре­сто­ва­ны и погиб­ли, и Лен­ский, и дру­гие. Оста­лась лишь моло­дёжь. Берут же уце­лел, пото­му что был ещё мало изве­стен у нас и вооб­ще не нахо­дил­ся на тер­ри­то­рии СССР, а был в Поль­ше. Совсем моло­дым был ещё Гомул­ка. И вот их пар­тия была раз­гром­ле­на, исчез­ло её цен­траль­ное руко­вод­ство, прак­ти­че­ски же ника­ко­го руко­вод­ства одно вре­мя не было. Гомул­ка до аре­ста его поль­ски­ми вла­стя­ми рабо­тал, как он мне потом рас­ска­зы­вал, в Дро­го­бы­че; где рабо­тал Берут, не знаю. Когда мы заня­ли Дро­го­быч, то буду­щий пред­се­да­тель Гос­со­ве­та ПНР Завад­ский, очень хоро­ший чело­век, сидел в мест­ной тюрь­ме. Он и рань­ше неод­но­крат­но сидел по раз­ным поль­ским тюрь­мам и рас­ска­зы­вал мне, что хоро­шо зна­ет их режи­мы. Шутил, что «луч­шей» тюрь­мой была дрогобычская.

Я уже упо­ми­нал, что мы в те меся­цы зани­ма­лись созда­ни­ем выбор­ных орга­нов вла­сти наро­дов, насе­ляв­ших восточ­ные обла­сти быв­шей Поль­ши. Теперь они долж­ны были опре­де­лить своё юри­ди­че­ское поло­же­ние: с кем они будут? Хотят ли вой­ти в состав Совет­ско­го госу­дар­ства? Про­шли выбо­ры народ­ных пред­ста­ви­те­лей. Я всё это вре­мя нахо­дил­ся во Льво­ве и орга­ни­зо­вы­вал эту рабо­ту. Когда про­хо­ди­ло засе­да­ние народ­ных деле­га­тов, я сидел в ложе и наблю­дал. Сей­час уже не пом­ню состав пре­зи­ди­у­ма собра­ния, но это были люди из запад­ных обла­стей Укра­и­ны, хоро­шо нам извест­ные, с опре­де­лён­ны­ми поли­ти­че­ски­ми пози­ци­я­ми. Они откры­то заяв­ля­ли об этом в сво­их выступ­ле­ни­ях, и уст­но, и в печа­ти. То были не какие-то под­став­ные лица, если гово­рить гру­бо — не какие-то «наши аген­ты», нет! То были убеж­дён­ные ком­му­ни­сты. Когда они высту­па­ли, я не услы­шал ни одно­го ора­то­ра, кото­рый выра­жал бы хотя бы сомне­ние в том, что у них долж­на быть уста­нов­ле­на Совет­ская власть. Они с радо­стью, с пафо­сом заяв­ля­ли, что их завет­ная меч­та — быть при­ня­ты­ми в состав Совет­ской Украины.

Эти собра­ния про­шли на боль­шом поли­ти­че­ском подъ­ёме. Не пом­ню, сколь­ко дней они дли­лись. Но было при­ят­но смот­реть на про­ис­хо­дя­щее, радо­вать­ся тому, что оно под­твер­жда­ло нашу точ­ку зре­ния: народ — рабо­чие, кре­стьяне, тру­до­вая интел­ли­ген­ция с пони­ма­ни­ем отно­сят­ся к нашей идео­ло­гии, при­ни­ма­ют её и на её осно­ве хотят стро­ить своё буду­щее. Вот сила ленин­ских идей! Они жили в людях, несмот­ря на то, что поль­ские вла­сти дела­ли всё, что­бы изо­ли­ро­вать их от СССР и извра­тить Лени­низм, пуга­ли людей Совет­ской вла­стью. Как раз в те годы раз­вер­ну­лись репрес­сии, что тоже исполь­зо­ва­лось про­тив нас с соот­вет­ству­ю­щим тол­ко­ва­ни­ем. Если мы писа­ли и гово­ри­ли, что всё это дела­ет­ся толь­ко для укреп­ле­ния Совет­ско­го госу­дар­ства, для рас­чист­ки путей к стро­и­тель­ству соци­а­лиз­ма, то вра­ги СССР дава­ли, конеч­но, свои объ­яс­не­ния, вред­ные для нас. Такие точ­ки зре­ния широ­ко гуля­ли в Поль­ше, в дру­гих бур­жу­аз­ных госу­дар­ствах. Одна­ко, несмот­ря на столь уси­лен­ную обра­бот­ку умов, когда при­шла Крас­ная Армия, народ при­нял нас, как близ­ких людей.

Собра­ние народ­ных пред­ста­ви­те­лей рай­о­нов, осво­бож­дён­ных Крас­ной Арми­ей, про­хо­ди­ло во Льво­ве очень тор­же­ствен­но. Люди, высту­пая, со сле­за­ми радо­сти гово­ри­ли о том, что они нако­нец-то дожда­лись вре­ме­ни, когда воз­ник­нет еди­ная Укра­и­на; что они вос­со­еди­ни­лись с бра­тья­ми-укра­ин­ца­ми. То были тор­же­ствен­ные для нас дни, тем более что не толь­ко удо­вле­тво­ри­лись наци­о­наль­ные запро­сы укра­ин­цев, но и укреп­ля­лась запад­ная гра­ни­ца СССР. Она ото­дви­ну­лась даль­ше. Исправ­ля­лась исто­ри­че­ская неспра­вед­ли­вость в отно­ше­нии укра­ин­ско­го наро­да, кото­рый нико­гда преж­де не был в соста­ве еди­ной Укра­и­ны. Теперь его чая­ния сбы­лись. Прав­да, юри­ди­че­ски это ещё не было оформ­ле­но, пото­му что пока что состо­я­лись лишь собра­ния во Льво­ве. Пока что наблю­да­лось выра­же­ние чувств людей, кото­рые осво­бо­ди­лись от гнё­та, и ещё не было офи­ци­аль­но оформ­ле­но при­ня­тие их земель в СССР. Кро­ме того, ещё оста­ва­лись укра­ин­цы, кото­рые жили за Кар­па­та­ми, в Вен­гер­ском госу­дар­стве. Дело в том, что после лик­ви­да­ции Гит­ле­ром Чехо­сло­ва­кии Закар­пат­ская Укра­и­на вошла в состав Вен­грии. Это учи­ты­ва­ли наши укра­ин­цы и гово­ри­ли: «Закар­пат­ские укра­ин­цы пока не вхо­дят в нашу Укра­ин­скую Совет­скую дер­жа­ву, но наста­нет час, и они тоже будут вме­сте с нами». После Вели­кой Оте­че­ствен­ной вой­ны так оно и про­изо­шло. После раз­гро­ма Гит­ле­ра Закар­пат­ская Укра­и­на тоже вошла в состав УССР, так что Совет­ская Укра­и­на объ­еди­ни­ла всех укра­ин­цев, живу­щих на сво­их исто­ри­че­ских землях.

После львов­ско­го собра­ния народ­ных пред­ста­ви­те­лей мы пере­нес­ли обсуж­де­ние это­го вопро­са в Киев. Засе­да­ние во Льво­ве назы­ва­лось собра­ни­ем упол­но­мо­чен­ных (что-то вро­де Учре­ди­тель­но­го собра­ния). Оно обра­ти­лось с прось­бой при­нять Запад­ную Укра­и­ну в состав УССР. В Кие­ве был созван рес­пуб­ли­кан­ский Вер­хов­ный Совет, а затем завер­ши­ла дело сес­сия Вер­хов­но­го Сове­та СССР. Туда при­бы­ли пред­ста­ви­те­ли запад­ных обла­стей и высту­па­ли с той же прось­бой. Этот акт совер­шал­ся в тор­же­ствен­ной обста­нов­ке. А я гор­дил­ся тем, что от нача­ла до кон­ца нахо­дил­ся в запад­ных обла­стях Укра­и­ны и орга­ни­зо­вы­вал всё дело. Как про­те­ка­ли ана­ло­гич­ные собы­тия в Бело­рус­сии, подроб­но не знаю, ибо поль­зо­вал­ся толь­ко газет­ной инфор­ма­ци­ей. Бело­ру­сы тоже тор­же­ство­ва­ли побе­ду, тоже были рады исто­ри­че­ско­му акту вос­со­еди­не­ния бело­рус­ско­го насе­ле­ния в одном госу­дар­стве. По-види­мо­му, у них были те же радо­сти и те же труд­но­сти, что и у нас. Я так думаю. А кто поже­ла­ет, может най­ти мате­ри­а­лы о них в печати.

Пуб­ли­ка­цию под­го­то­вил автор теле­грам-кана­ла CHUZHBINA Кли­мент Тара­ле­вич. Так­же Кли­мент ведёт исто­ри­че­ский под­каст «Вехи», доступ­ный на Apple, Spreaker и YouTube. В рам­ках «Вех» вышло два эпи­зо­да о совре­мен­ной Польше.

Читай­те так­же «Интер­вью Эле­о­но­ры Рузвельт с Ники­той Хру­щё­вым».