Весной VATNIKSTAN публиковал фрагмент из книги Михайло Михайлова «Лето московское 1964» — интересных путевых заметок, написанных, с одной стороны, русским по происхождению человеком (хоть и жившим тогда в Югославии), а с другой — человеком несоветским. Неудивительно, что ему не удалось избежать клише и обобщений по поводу «гомо советикус» — популярной фразы среди эмигрантов первой волны. В 1950–1960‑е годы о «гомо советикусе» стали писать и западные советологи.
Одна из последних глав воспоминаний Михайлова о путешествии в СССР так и называется — «Психология „гомо советикуса“». Здесь путевые заметки и реально наблюдаемые Михайловым факты переплелись с цитатами из литературы и философии, а также с довольно точными предположениями — например, о том, что именно аполитичная техническая интеллигенция сыграет большую роль в советской истории в будущем. Поскольку характер этого фрагмента отличается от общего повествования предыдущих глав, мы выкладываем его отдельно.
Публикация иллюстрирована фотографиями американского корреспондента Дэна Вейнера середины 1950‑х годов. Полную подборку его фотографий смотрите на нашем сайте.
Какое счастье, что все энтузиасты — покойники!
Иначе им пришлось бы видеть, что их дело ни на шаг не продвинулось,
что их идеалы остались идеалами
и что недостаточно разнести Бастилию по камням,
чтобы из скованных арестантов сделать свободных людей.
Александр Герцен
Советская психология существует. Это психология людей, отождествляющих себя со всей историей Советского Союза, со всеми идеями, движущими (или иногда тормозящими) жизнь Советского Союза. Этих людей человек встречает, главным образом, в составе разных советских делегаций, в «Интуристе» и т. д. Между тем, «гомо советикуса» не следует полностью идентифицировать с членами КПСС. Восемь миллионов членов КПСС ни в коем случае не являются поголовно «гомо советикусами». Их немалый процент и среди беспартийных, хотя, конечно, среди членов партии процент выше. Самое членство в КПСС — организации, которая лишена какого бы то ни было демократического начала и без слова проводит в жизнь распоряжения «верхушки», распоряжения (с тех пор как партия у власти) более или менее жандармского характера, — требует от людей — не скверных, но слабых, — чтобы они искренне верили во все бессмыслицы верхушки. Согласно утверждениям этой верхушки, например, в истории СССР до настоящего времени не было ни одного руководящего лица, которое, как это устанавливалось впоследствии, не было бы «капиталистическим наймитом», «предателем», соучастником одной из многочисленных «антипартийных» группировок и т. д., начиная, конечно, с «антинародного» Сталина.
Первой характерной чертой «гомо советикуса» является одобрение и принятие любого решения руководства. Причём — искреннее одобрение. Второй — наивное и неосознанное иезуитство того типа, как его изобразил Достоевский в облике Эркеля — одной из эпизодических личностей «Бесов» — честного, чувствительного и приятного в личной жизни человека, но способного на самые большие подлости во имя «высшей идеи»:
«Исполнительная часть была потребностью этой мелкой, малорассудной, вечно жаждущей подчинения чужой воле натуры, — о, конечно, не иначе как ради „общего“ и „великого“ дела. Но и это было всё равно, ибо маленькие фанатики, подобные Эркелю, никак не могут понять служения идее иначе, как слив её с самим лицом, по их понятию, выражающим эту идею. Чувствительный, ласковый и добрый Эркель, быть может, был самым бесчеловечным из убийц, собравшихся на Шатова, и безо всякой личной ненависти…» (Достоевский, «Бесы», часть 3, глава V).
Конечно, XX съезд внёс много положительного как раз тем, что он порвал нить, на которой в течение трёх десятилетий психически держалась определённая система. Но так же как Сталин не один виноват в сталинизме, так и XX съезд не в силах был уничтожить всех тех многочисленных эркелей, которые только и ждут, чтобы поклониться какому-нибудь божеству. Не подлежит сомнению, что сталинизм был лишь материализацией психических потребностей миллионов эркелей, для которых свобода личного решения в каждую минуту жизни в полном смысле слова ужасна, тяжела, невозможна и которые из-за плебейства своего духа не могут существовать без «хозяина». Быть субъектом слишком тяжело. Легче — объектом. Слишком тяжело — личностью, легче — коллективом! Слишком тяжело нести за всё ответственность — легче объявить, что человек подчинён естественным «законам» развития общества.
Первое впечатление, которое оставляет «гомо советикус», — незрелость. Именно наивная способность верить даже в собственную ложь, сознательное отбрасывание всего того, что обличает эту ложь, психическое и теоретическое оправдание самой низкой подлости во имя «высших целей» — всё это составляет психологию среднего «гомо советикуса». Наивно предполагать, что какая бы то ни было тирания когда-либо держалась на подлецах. Носители любой, даже самой страшной диктатуры — это честные фанатики. Сознательных подлецов всегда необыкновенно мало и они никогда не приносят столько зла, как честные фанатики.
К сожалению, общественная система в Советском Союзе до сих пор способствует развитию именно эркелей — начиная с песенок, которые постоянно обращаются к «ребятам»; со школьной системы с насильственным воспитанием так называемого «духа коллективизма», то есть с уничтожением всякой индивидуальной собственной личности в ребёнке (что часто обсуждают и о чём пишут в последнее время в советской печати); с унификацией духа (уже начиная с пионерской организации!). И всё это при открытом восхвалении того, как это хорошо ничем не отличаться от массы, по советской терминологии — «народа» (это самая большая ложь — масса не народ! Пушкин народ, а «масса» не народ). То же самое в колхозах, на фабриках и т. д., где повсюду насаждается «дисциплина» — «распоряжение — выполнение» — изгоняется любая личная инициатива.
Конечно, положение по сравнению с тем, что было до 1956–1957 года, сильно улучшилось и далее улучшается, но каждый новый успех прогрессивных сил оплачивается большими жертвами и сопровождается мучительной борьбой. Ещё до сих пор проявленная по личной инициативе, а не спланированная «сверху» деятельность — какой бы полезной она ни была — осуждается, потому, что нет большего греха, чем поступок, не запланированный заранее. Доходит до невероятных абсурдов. Так, в прошлом году советские газеты часто печатали на видном месте статьи о том, что в Москве необходимо организовать продажу цветов, так как цветы — это никакой не «буржуазный» товар, а вполне соответствует «пролетарским взаимоотношениям» между людьми. В конце концов было объявлено, что какой-то комитет Моссовета рассмотрит этот вопрос и вынесет решение. Не знаю, каково было решение, но факт, что об этом необходимо проводить широкую дискуссию на первых страницах советских газет, говорит сам за себя.
На самом деле сегодня нет в мире более консервативного общества, чем советское, потому что малейшая перемена — начиная с нового галстука, песенки или ширины брюк — вызывает громадное противодействие.
Но XX съезд нанёс «гомо советикусу» смертельный удар. Молодое поколение, а главным образом студенческая молодёжь глубоко и болезненно ощущают всю абсурдность централизованного этатизма и не удовлетворены медленным темпом либерализации. Это неудовлетворение даже переходит в другую крайность, в абсурд. Так, один студент МГУ, говоря мне о том, что в СССР не уважают личность, со злобой рассказывал о том, что, когда советские радиостанции транслируют лёгкую музыку, то дикторы объявляют название вещи только после нескольких тактов, и невозможно записать на магнитофон всю вещь без голоса диктора. Конечно, в этом случае дело не в неуважении личности, а в эффекте трансляции. Но симптоматично здесь то, что «молодые» бескомпромиссно осуждают любое покушение на права личности. Большой популярностью пользуются стихи Роберта Рождественского «Родине», напечатанные в «Правде» (от 16 декабря 1962 года):
Мы уже не скажем:
кто-то
думает
за нас! —
Мы узнали,
Чем это кончается!..
Гёте в своё время написал, что нет худшего правления, чем патернализм. К сожалению, века царского самодержавия и десятилетия сталинизма оставили страшное наследство — безграничный патернализм! «Царь-батюшка» — отец народа, а простой человек — ребёнок. Эти понятия подсознательно создают психологический базис для «гомо советикуса». Отсюда и этот «отцовский» и «материнский» страх, чтобы дитя не соблазнили, забота о том, чтобы оно читало не что ему хочется, а то, что «воспитывает»; отсюда этот животный страх перед либерализмом и неверие в человека (а каждое неверие в другого есть последствие неверия в самого себя!), уверенность в том, что без «родительской заботы» и «водительства» он пропадёт. Один юноша на мой вопрос о том, почему все рестораны открыты только до половины одиннадцатого, иронически ответил:
«Правительство заботится о нашем здоровье».
По-видимому, предвидя нечто подобное на своей родине, Лев Толстой писал:
«Воспитание, как планированное формирование людей по определённым идеям, незаконно и невозможно. Воспитание портит, а не исправляет людей. Чем более испорчен ребенок, тем менее его нужно воспитывать, тем больше ему необходима свобода… Не бойтесь: человеку не вредно ничто человеческое. Сомневаетесь? Следуйте свободно за своими чувствами, отбросьте все заключения разума — и чувство вас не обманет. Поверьте его природе».
Но всё напрасно. Как говорит Лев Шестов: если бы истина была написана даже на каждом углу крупными буквами — тот, кому не дано её прочесть, её не заметил бы.
Для «гомо советикуса» совершенно немыслимо и абсурдно, что кто-то в мире может опубликовать в газетах своё собственное мнение, не соответствующее «официальной программе» в среде, в которой он живёт. Немыслимо, что кто-то может признать за другим право на свободное решение, поскольку он сам в состоянии самостоятельно определить, что такое свободное решение. Убеждение, что никакой демократии никогда не было и быть не может (потому что без «строгой отеческой заботы» мир погиб бы), настолько глубоко, что приводит к невероятным бессмыслицам. Вот цитата из книги Е. Кольмана «Есть ли бог?»:
«А в капиталистических странах и в настоящее время преследуют учёных, которые не верят в Бога. В Соединённых Штатах богачи-миллионеры, которые там заправляют, распространяют по всему миру сказку об американской „свободе мысли“ и одновременно лишают куска хлеба и преследуют тех преподавателей, которые обучают истине о происхождении земли, жизни и человека. Там бывает даже, что публично сжигают научные труды» (Кольман, «Есть ли бог?». «Молодая гвардия», Москва, 1958, стр. 33).
Именно поэтому маккартизм и американская «охота на ведьм» только усиливают и поддерживают патерналистические, сталинские силы в советской стране. Против лжи нельзя бороться ложью. И каждое зло только усиливает другое зло.
В психологии «гомо советикуса» существует сильный оттенок плебейства и отсутствует духовный (не биологически-социальный) аристократизм. К «вождю» он относится как влюблённый слуга, а это сказывается во всех областях жизни. Полное неверие в собственное мышление, потребность в руководстве или в совете специалиста — это, одновременно, и корень нынешней слепой веры в науку, которая знает лучше нас даже то, как спать с собственной женой, как дружить с коллегами, что в действительности мы сами желаем и т. д.
Крупный современный американский марксист Эрих Фромм пишет:
«Утверждение, что проблемы слишком запутаны для того, чтобы их понял средний человек, является своеобразной дымовой завесой. Наоборот, очевидно многие основные спорные вопросы, настолько просты, что следует ожидать, что каждый их поймёт. Допущение, что они выглядят настолько запутанными, что только „специалист“ и то лишь в ограниченной области, может в них разобраться, на самом деле равносильно стремлению к уменьшение возможности человека опираться на способность самостоятельного суждения о действительно важных проблемах… Индивидуум ощущает себя беспомощным, пойманным и запутавшимся во множестве данных и с патетическим терпением ждёт, когда специалисты откроют ему, что делать и куда идти» (Эрих Фромм, «Бегство от свободы», Белград, изд. 1964, стр. 227).
Несомненно, каждый раз, когда человек переносит ответственность за свои поступки на другого, он облегчает своё существование. Но наказание за это неминуемо.
«Всякая стадность — прибежище неодарённости, всё равно верность ли это Соловьёву, или Канту, или Марксу. Истину ищут только одиночки и порывают со всеми, кто любит её недостаточно», — писал Борис Пастернак в своём известном романе.
И ещё:
«Главное несчастье, корень будущего зла, была потеря веры в ценность собственного мышления».
Самая потрясающая отличительная черта души «гомо советикуса» — это внутреннее, психическое оправдание насилия и лжи. Насилие и ложь — во имя любви, как это бывает у родителей во имя любви к детям. Но ничто в мире не принесло больше зла, чем зло во имя любви. Дьявол лукав — говоря библейским языком. Чистая цель оправдывает грязное средство. Отсюда психическое оправдание установления института тайной полиции. В здоровом обществе, сама структура которого предусматривает любую откровенную и открытую критику и оппозицию, установление института тайной полиции было бы бессмыслицей. Отсюда и страх перед общественностью.
Любая дискуссия и любая полемика, проводимые в советских газетах и журналах, более или менее организованы. Наличие более серьёзных проблем, о которых хранят молчание, доказывается громадным количеством анонимных писем, получаемых редакциями советских газет (Недавно «Комсомольская правда» обрушилась на авторов этих писем).
У «гомо советикуса» нет ощущения исторического прошлого. Как будто мир появился вчера. Всё, что было до 1917 года, не только неважно, но и неинтересно. Какие-то там средние века, какая-то там эпоха Возрождения, какие-то философы… Воодушевление техникой, детская вера в то, что только современная «наука» приносит счастье человечеству и что она обязательно решит все противоречия (как только откроет все законы природы), создаёт глубокое убеждение в том, что все немарксистские мыслители (включая сюда и Эрнеста Блоха, Люсьена Гольдманна, Эриха Фромма и т. д.) — или наймиты капитала или аморальные идиоты. Всё это обусловливает какую-то совершенно незрелую психическую конституцию «гомо советикуса».
Удивляет безличность носителя этой психической конституции. «Человек массы» — как говорил большой философ Ортега и Гассет (Хозе Ортега и Гассет. «Восстание масс», 1941). Все одинаковы. По выражению лица сразу видишь, с кем имеешь дело. Но должен признаться, что среди студентов ни одного такого человека я не встретил. Хотя один итальянец, обучавшийся в Москве, утверждал, что и среди студентов их немало.
Эта интеллектуальная «невинность» сперва кажется забавной, но через некоторое время невыносимо утомляет. Когда вы узнаете, что ваш собеседник глубоко убеждён, что Мах и Авенариус — последние и самые крупные достижения «буржуазной философии», что в XX веке не было крупных французских писателей, кроме Барбюсса и Арагона, что Бергсон и Фрейд — заядлые реакционеры и мракобесы (о Кьеркегоре обыкновенно никто не слыхал); когда в разговоре с историком узнаёте, что он никогда не читал Освальда Шпенглера и т. д. — вас охватывает отчаяние. Молодому поколению придётся вести тяжёлую борьбу, чтобы расчистить эти духовные заросли.
С другой стороны, — как бы парадоксально это ни звучало, — рабское преклонение перед Западом. Правда, это две стороны одной и той же медали, и в следующие два-три столетия мы, вероятно, снова будем свидетелями конфликта новых «славянофилов» и «западников», как в прошлом веке.
Симпатичный московский юноша Юра Зуев, работник «Интуриста», рассказывая о нечестном поступке одного иностранного студента по отношению к девушке, сказал, что это «не европейский поступок». Одна девушка мне с завистью рассказывала, что её начальник иногда ездит «в Европу». Всевозможные заграничные предметы — в громадной цене, и на улицах вас останавливают и спрашивают про различные части туалета: не продадите ли? Экскурсия «в Европу» — недостижимая мечта. Разрешение, «путёвка», несмотря на её сравнительно небольшую цену, доступны лишь избранным.
А как обстоит дело с теми людьми, которых нельзя охарактеризовать как «гомо советикус»?
Однажды мне пришлось быть свидетелем интересного происшествия на Красной площади. Мой гид Олег Меркулов и я стояли, намереваясь сделать несколько снимков Василия Блаженного. Внезапно к нам подошёл худой и очень бедно одетый человек лет пятидесяти, с напряжёнными измученными глазами и дрожащим от злобы голосом сказал моему гиду, в руках у которого был фотоаппарат:
«Что, меня фотографируешь? Не надо — вы меня, гады, уже и так добили!»
Смущённый Олег начал его разубеждать, человек отошёл, махнув рукой.
Однажды в парке имени Горького я видел следующее: перед кассой павильона для танцев стояла большая очередь — около 200 человек. Из зала вышел мужчина — по-видимому, заведующий этим увеселительным объектом, — и, обращаясь к людям в конце очереди, начал говорить, что нет смысла ждать здесь, в то время как всего в ста метрах отсюда есть ещё один павильон, где нет толчеи и где играет отличный оркестр под управлением «кремлёвского капельмейстера». В ответ на это несколько молодых людей, стоявших в очереди, на вид рабочие, начали смеяться:
«Ну, если под кремлёвским руководством, то значит, ничего он не стоит».
Другие, стоявшие в очереди, ухмылялись, но отворачивали головы от этих юношей.
И в Москве и в Ленинграде мне рассказывали о выступлении студентов одного технологического института в Ленинграде в 1956 году, во время Венгерского восстания. Студенты пришли к бывшему Зимнему дворцу — сейчас Эрмитажу — и кричали:
«Руки прочь от Венгрии!»
Конечно, они исчезли из института и из города.
«Гомо советикус» отличается от других людей своим отношением к существующей действительности, его очень легко опознать, как только он произнесёт несколько слов. О чём бы ни начался разговор — об отсутствии планов Москвы (планы появились в киосках только на седьмой день после моего приезда), о полётах в космос, о жилищном строительстве, — «гомо советикус» всегда скажет:
«Мы не напечатали достаточное количество планов, мы летали в космос, мы построили…»
Обычно же люди говорят:
«Они не напечатали планов, они отправили в космос, они построили квартиры…»
«Мы» и «они»!
Обыкновенно жителю великой страны больше всего мешает следующее:
1. Административное прикрепление колхозника к земле. Без паспорта крестьянин не может уйти из колхоза. Поскольку уровень жизни у колхозника намного ниже уровня жизни даже самого низкооплачиваемого фабричного рабочего, то без административных мер колхозы бы опустели. «Крепостное право!» — сказал ещё один студент.
2. Громадная разница в заработках. В то время, как неквалифицированный рабочий за свой месячный заработок (около 60 рублей) может купить всего-навсего две пары обуви, крупный специалист, административный работник, директор за свои 500–600 рублей в месяц может купить два телевизора.
3. Школы закрытого типа. После школьной реформы 1959 года, — когда было вынесено решение о том, что все ученики обязаны отработать два года в промышленности или в сельском хозяйстве, — введены так называемые школы закрытого типа. Говорят, что в Москве четыре таких школы; есть они и в других больших городах. В этих школах преподавание ведётся одновременно на трёх европейских языках, на очень высоком уровне, и официально в них принимают особо одарённых детей. На самом же деле — детей из привилегированных слоёв общества.
4. Долгий срок службы в армии: три и четыре года.
Боятся ли люди войны? Должен признаться, что меня удивило равнодушное отношение всех, с кем я встречался, и к возможной войне и к конфликту с Китаем. «Жить так скучно», — сказала мне молодая ленинградка.
Массовая текучесть рабочей силы вызвала необходимость введения трудовых паспортов (как раз сейчас их вводят), в которых будет отмечен каждый переход с одного места работы на другое и которые сделают возможным контроль и принятие мер против текучести рабочей силы. Уже, к счастью, не в силе драконовские законы периода перед Второй мировой войной, когда рабочих за несколько неоправданных неявок на работу могли сослать в концентрационный лагерь.
Вне сомнения, до тех пор, пока вся система хозяйства не переориентируется на «материальное стимулирование» — вся эта фразеология, уже в течение полувека «подымающая трудовой энтузиазм масс», остаётся бессмысленной. Как раз сейчас делаются попытки покончить с планированием в сельском хозяйстве. Но, конечно, это только самое начало.
Вообще же, вопреки словам Евтушенко, высказавшим удивление, что после всего того, что десятилетиями происходило в стране, русский народ не сделался циничным, — я должен сказать, что часто при встречах с людьми меня удивлял именно цинизм определённого оттенка. Так, один студент с усмешкой сказал мне:
«Ах, и вы хотите посмотреть на ленинские мощи?»
Второй, показывая на толстенную книжищу «История КПСС», сказал:
«Видите, готовлюсь к экзамену по ленинской религии».
Такое же впечатление оставляют бесчисленные анекдоты по любому поводу, которые рассказывают совсем открыто. Вот, например, один из них:
«Войны не будет, но мы будем так бороться, так бороться за мир, что не останется камня на камне».
В ответ на наивную ложь, в которую искренне верит средний «гомо советикус», молодёжь отвечает фанатической ненавистью ко всякой, даже самой малой, лжи как в общественной, так и в личной жизни. Советская печать об этой характерной черте молодого поколения пишет с покровительственным, одобрительным смешком, за которым ощущается: «Ну, да, молодо — зелено». Нехотя я вспомнил Пастернака:
«Невозможно изо дня в день без последствий для здоровья молчать о том, что думаешь и чувствуешь, делать вид, что радуешься тому, что приносит несчастье. Наша нервная система не пустой звук, не вымысел» («Доктор Живаго»).
А двусмысленности и неискренности в повседневной жизни советского человека бесконечно много. Главная двусмысленность: Сталин и сталинизм осуждаются, а большинство идей, определяющих до сих пор понимание жизни и духовные позиции, созданы во время Сталина и самим Сталиным — от «соцреализма» до колхоза. И ясно, что Советский Союз вынужден будет или десталинизироваться в несравнимо большей мере, чем сейчас, или колесо истории повернётся к открытой сталинщине, и целый период, начиная с 1956 года, будет объявлен «предательством». Но это мало вероятно, несмотря на то, что Хрущёв не пользуется большой симпатией в народе. Одни считают, что он всё ещё слишком сталинец и вспоминают его деятельность во время Сталина, когда именно Хрущёв вместе с Ежовым проводил чистку на Украине — во время которой расстрелян, наряду со многими другими, и секретарь ЦК КП Украины Косиор, которого Хрущёв сегодня так великолепно реабилитирует. Другие — более старый сорт «гомо советикуса» — считают, что Хрущёв губит «дело коммунизма». Это сталинцы, которых ещё много, причём даже и среди 20—25-летней молодёжи. Одна 22-летняя москвичка говорила мне:
«И хорошо делал, что убивал. Он гадов убивал!»
Появляется и совершенно аполитичная, мещанская интеллигенция, вернее полуинтеллигенция — армия техников, которых интересует только материальный достаток. Вероятно, в близком будущем именно эта техническая и технократическая группировка будет играть всё большую и большую роль в жизни Советского Союза. Именно к ним обращается Хрущёв, когда говорит о поднятии жизненного стандарта на более высокий уровень. Потому что — как это ни звучит парадоксально — средние, обыкновенные русские люди, несмотря на то, что жизненный уровень всё ещё очень низок (процентов на 40 ниже югославского), не считают, что самое большое зло — материальная бедность.
Вспомним Достоевского:
«Попробуйте построить дворец. Поместите в него мрамор, картины, золото, райских птиц, висячие сады, всё, что только существует… И войдите в него. Может быть, вы никогда и не пожелали бы из него выйти. Может быть, вы и на самом деле не вышли бы! Всё есть! Зачем искать „от добра добра“? Но внезапно — предположим! — вокруг вашего дворца кто-то выстроил ограду, а вам сказал: всё это твоё, наслаждайся, но не смей отсюда сделать ни шага! И будьте уверены, что в ту же минуту вы пожелали бы покинуть ваш рай и шагнуть за ограду. Не только это! Вся эта роскошь, всё богатство ещё усиливает ваши страдания. Именно эта роскошь будет вас оскорблять… Да, только одного нет: свободы!» (пропущенный отрывок из «Записок из мёртвого дома». По книге «Ф. М. Достоевский — статьи и материалы» под ред. А. С. Долинина, изд. «Мысль». Петроград, 1922 год).
Прежде всего низкий стандарт жизни не считают главным злом молодые люди, с жадностью стремящиеся подняться «на Голгофу» ради великой идеи, которой, между тем, больше не существует. Павел Корчагин боролся за «рай на земле», а не за «высокий стандарт». Именно потому, из-за отсутствия «хлеба духовного», и происходит рост различных религиозных сект. Власть пытается направлять психический потенциал молодых на завоевание и культивирование Сибири или на освоение Космоса, но в настоящее время ей это не удаётся. Только китайская угроза, может быть, мобилизует духовные силы русского народа. Между тем, до сих пор ещё этой опасности никто реально не ощущает.
Публикация подготовлена автором телеграм-канала CHUZHBINA.
Читайте также «„Страх“ С. Юрасова: побег советского офицера из ГДР».
