«Кто дал право Симонову проповедовать скотскую мораль?»: критики и современники о поэте

«Высо­кий, широ­ко­пле­чий, со смуг­лым обвет­рен­ным лицом, задум­чи­вы­ми гла­за­ми, идёт он поход­кой сол­да­та то по при­бреж­но­му плё­су Чер­но­мо­рья, то в ска­лах Севе­ра, то по отби­тым у нем­цев дерев­ням за Кали­ни­ном, у Белё­ва, в Кры­му. За вре­мя вой­ны он иско­ле­сил мно­го дорог, при­об­рёл мно­го дру­зей, полу­чил мно­го опы­та и видел такое, что навсе­гда оста­нет­ся в его памя­ти», — опи­сы­ва­ет Кон­стан­ти­на Симо­но­ва пуб­ли­цист Нико­лай Тихо­нов в ста­тье «Певец бое­вой моло­до­сти» (Крас­ная звез­да. 1942 год).

Кон­стан­тин Симо­нов — яркая фигу­ра совет­ской поэ­зии. Он одним из пер­вых отпра­вил­ся на фронт в Вели­кую Оте­че­ствен­ную вой­ну и дошёл до Бер­ли­на. Жар­кие спо­ры о его сти­хах нача­лись ещё в 1940‑е годы и про­дол­жа­ют­ся до сих пор. В этом мате­ри­а­ле рас­ска­зы­ва­ем, что писа­ли кри­ти­ки о поэте в раз­ные годы, а так­же как меня­лось его отно­ше­ние к Сталину.


1940‑е — 1980‑е. Споры вокруг лирики Симонова военных лет

Вой­на для Кон­стан­ти­на Симо­но­ва нача­лась ещё в 1939 году, на Хал­хин-Голе, куда он отпра­вил­ся фрон­то­вым кор­ре­спон­ден­том. Отту­да он при­вёз кни­гу сти­хов и мно­же­ство запи­сей, кото­рые потом вой­дут в сбор­ник «Дале­ко на Восто­ке. Хал­хин-голь­ские записи».

Когда нача­лась Вели­кая Оте­че­ствен­ная вой­на, то Симо­нов в чис­ле пер­вых устре­мил­ся на фронт в каче­стве воен­но­го кор­ре­спон­ден­та. Писа­тель стал сви­де­те­лем отступ­ле­ния и хао­са пер­вых дней вой­ны, был участ­ни­ком бит­вы под Ста­лин­гра­дом, участ­во­вал в бит­ве на Кур­ской дуге, видел ужас Освен­ци­ма и крас­ное зна­мя над рейхс­та­гом. Все эти собы­тия, сви­де­те­лем кото­рых он был сам, Кон­стан­тин Михай­ло­вич опи­сы­вал в сво­их ёмких очер­ках, пуб­ли­ко­вав­ших­ся в воен­ное вре­мя в газе­тах «Крас­ная звез­да», «Изве­стия».

Симо­нов в сво­их фрон­то­вых запи­сях рас­ска­зы­ва­ет, как он стре­мил­ся писать о войне:

«Писать о войне труд­но, писать о ней, как толь­ко о парад­ном, тор­же­ствен­ном и лёг­ком деле, нель­зя. Это будет ложью. Писать толь­ко о тяжё­лых днях и ночах, толь­ко о гря­зи око­пов и холо­де сугро­бов, толь­ко о смер­ти и кро­ви — это тоже зна­чит лгать, ибо всё это есть, но писать толь­ко об этом — зна­чит забы­вать о душе, о серд­це чело­ве­ка, сра­жав­ше­го­ся на этой войне».

Вой­на и любовь к актри­се Вален­тине Серо­вой дают мощ­ный импульс для рас­кры­тия поэ­ти­че­ско­го дара писа­те­ля в пол­ной мере. Очер­ки и сти­хи нахо­дят горя­чий отклик у чита­те­лей. Пуб­ли­ка­ции Симо­но­ва при­ни­ма­лись кри­ти­кой как несо­мнен­ный успех.

«Сло­во Симо­но­ва сра­зу же нашло чита­те­ля — дру­га, совре­мен­ни­ка, ибо сам Симо­нов — сын века, он чув­ству­ет дви­же­ние вре­ме­ни, он не сто­ит в сто­роне от схват­ки, а участ­ву­ет в ней непо­сред­ствен­но». (Из ста­тьи Н. С. Тихо­но­ва «Певец бое­вой моло­до­сти») [1]

Сти­хо­тво­ре­ние «Жди меня», посвя­щён­ное актри­се, ста­но­вит­ся закли­на­ни­ем для мил­ли­о­нов людей, ждав­ших род­ных с вой­ны. Сек­рет уди­ви­тель­ной попу­ляр­но­сти сти­хо­тво­ре­ния пыта­лись раз­га­дать кри­ти­ки уже в то время.

Кри­тик Алек­сан­дров писал о нём:

«„Жди меня“ — самое общее из сти­хо­тво­ре­ний Симо­но­ва. Это сти­хо­тво­ре­ние не нуж­но цити­ро­вать. Его зна­ют все. Гово­рят, сем­на­дцать ком­по­зи­то­ров изъ­яви­ли жела­ние напи­сать на него пес­ню. <…> В исто­рии совет­ской поэ­зии вряд ли было дру­гое про­из­ве­де­ние, имев­шее такой мас­со­вый отклик. Это сти­хо­тво­ре­ние иска­ли, выре­за­ли из газет, пере­пи­сы­ва­ли, носи­ли с собой, посы­ла­ли друг дру­гу, заучи­ва­ли наизусть — на фрон­те и в тылу. У нас есть кон­суль­та­ции, даю­щие сове­ты по мно­гим важ­ным вопро­сам. Но ни врач, ни агро­ном, ни юрист, ни пси­хо­тех­ник не посо­ве­ту­ют, как посту­пать, как думать и чув­ство­вать во мно­гих труд­ных слу­ча­ях лич­ной жиз­ни, в том чис­ле таких важ­ных, как этот. Нет такой спе­ци­аль­но­сти. Это одна из задач поэ­зии. Напи­сать эти сти­хи нуж­но было имен­но с таки­ми закли­на­тель­ны­ми повто­ре­ни­я­ми. <…> Та сила, навстре­чу кото­рой шли сти­хи, была верой. Даже если бы она была суе­ве­ри­ем, труд­но было бы её осу­дить. Но это была пра­виль­ная вера». [2]

Вален­ти­на Серо­ва и Кон­стан­тин Симонов

В годы вой­ны Кон­стан­тин Симо­нов под­го­то­вил для печа­ти сбор­ник сти­хов из двух частей: в первую вхо­ди­ло два­дцать пять сти­хо­тво­ре­ний, соста­вив­ших впо­след­ствии книж­ку «С тобой и без тебя», а во вто­рую — несколь­ко фрон­то­вых бал­лад и воен­ные стихотворения.

«Боль­шин­ство лири­че­ских сти­хов, вклю­чён­ных мною в пер­вый раз­дел кни­ги — не то пят­на­дцать, не то сем­на­дцать, — редак­тор, а вер­нее, изда­тель­ство не рис­ко­ва­ло печа­тать. После дол­гих спо­ров я согла­сил­ся изъ­ять толь­ко одно сти­хо­тво­ре­ние „На час запом­нив име­на…“ и ска­зал редак­то­ру, что кни­гу, из кото­рой будет изъ­ято пол­то­ра десят­ка сти­хо­тво­ре­ний, печа­тать отка­зы­ва­юсь; пусть они, пока я буду на фрон­те, поду­ма­ют; пого­во­рим ещё раз, когда вер­нусь», — вспо­ми­на­ет Симо­нов реак­цию редак­ции «Моло­дой гвар­дии» на сбор­ник. [3]

Сбор­ник с пол­ным цик­лом сти­хов вышел в свет в апре­ле 1942 года после лич­но­го раз­го­во­ра Симо­но­ва с Щер­ба­ко­вым, сек­ре­та­рём Мос­ков­ско­го гор­ко­ма пар­тии, кото­рый помог с согла­со­ва­ни­ем сбор­ни­ка в печать.

Реак­ция кри­ти­ков на сбор­ник сти­хов «С тобой и без тебя» уже не была такой одно­знач­но хва­леб­ной. Него­до­ва­ние вызва­ло как отдель­ное сти­хо­тво­ре­ние «На час запом­нив име­на…», так и, в целом, весь сбор­ник. «На час запом­нив име­на» было отне­се­но к раз­ря­ду «слу­чай­ных», «вуль­гар­ных» и «вред­ных в мораль­но-поли­ти­че­ском плане». Зву­ча­ли рез­кие высказывания:

«…Кто дал пра­во К. Симо­но­ву про­по­ве­до­вать скот­скую мораль? Он утвер­жда­ет свою про­сти­ту­ци­он­ную фило­со­фию как некий закон вой­ны и тем самым оскор­бил муж­чин и жен­щин. Без­нрав­ствен­ность и рас­пут­ство не пори­ца­ет­ся им» [4].

Кри­тик В. Алек­сан­дров под­чёр­ки­вал, что «С тобой и без тебя» — это «лири­че­ский цикл, обра­зу­ю­щий сво­е­го рода сти­хо­твор­ную повесть о чув­стве и судь­бе двух людей», и в то же вре­мя осуж­дал встре­ча­ю­щий­ся в нём «демо­низм», ощу­ще­ние «тяжё­лой пло­ти» [5]. Неодоб­ри­тель­ные выска­зы­ва­ния зву­ча­ли от Алек­сандра Твар­дов­ско­го, лите­ра­ту­ро­ве­дов Е. Тро­щен­ко, Л. Лаза­ре­ва и А. Тара­сен­ко­ва [6].

Сти­хи из сбор­ни­ка «С тобой и без тебя» вызы­ва­ли спо­ры у кри­ти­ков и нахо­ди­ли неве­ро­ят­ный отклик у чита­те­лей. В чём при­чи­на тако­го при­сталь­но­го вни­ма­ние к дан­но­му цик­лу? Иссле­до­ва­тель­ни­ца твор­че­ства Симо­но­ва И. Н. Кор­жо­ва при­во­дит его цита­ту в ста­тье «Замет­ки о поэ­зии» с под­раз­де­лом «О пра­ве на лири­ку», в кото­рой писа­тель выска­зы­вал почти ере­ти­че­ские для совет­ской лите­ра­ту­ры мыс­ли о том, что геро­ем лири­ки не может быть соби­ра­тель­ный образ:

«Чест­ная лири­че­ская кни­га все­гда убе­ди­тель­на. Она повест­ву­ет о чело­ве­ке, но не о том типи­че­ском чело­ве­ке, кото­рый твёр­дой, под­час излишне твёр­дой поход­кой про­хо­дит через рома­ны и эпи­че­ские поэ­мы. <…> Герой прав­ди­вой лири­че­ской кни­ги — это автор в его соб­ствен­ном поэ­ти­че­ском само­вос­при­я­тии, это не фото­гра­фия авто­ра, это его авто­порт­рет…» [7]

Иссле­до­ва­тель­ни­ца дока­зы­ва­ет, что «вот этот лич­ност­ный прин­цип и был поло­жен в осно­ву того пер­во­го вари­ан­та цик­ла „С тобой и без тебя“, кото­рый стал откро­ве­ни­ем для мно­гих совре­мен­ни­ков, и закре­пил успех отдель­ных пуб­ли­ка­ций поэта, преж­де все­го „Жди меня“» [8]. Не исклю­че­но, что имен­но этот «лич­ност­ный прин­цип» вызы­вал осуж­де­ние у современников.

После вой­ны писа­те­ля жда­ли ответ­ствен­ные долж­но­сти, коман­ди­ров­ки, при­зна­ние и сла­ва. В 1946–1950 и 1954–1958 годах Симо­нов был глав­ным редак­то­ром жур­на­ла «Новый мир», в 1950–1953‑м — глав­ным редак­то­ром «Лите­ра­тур­ной газе­ты», стал одним из сек­ре­та­рей Сою­за писателей.

После вой­ны были опуб­ли­ко­ва­ны сбор­ни­ки очер­ков «Пись­ма из Чехо­сло­ва­кии», «Сла­вян­ская друж­ба» и дру­гие мате­ри­а­лы. В это же вре­мя Симо­нов при­сту­па­ет к сво­е­му пер­во­му рома­ну «Това­ри­щи по ору­жию». В 1959 году была окон­че­на рабо­та над кни­гой «Живые и мёрт­вые», дав­шей назва­ние три­ло­гии. Вто­рая часть три­ло­гии «Сол­да­та­ми не рож­да­ют­ся» была опуб­ли­ко­ва­на в 1964 году, тре­тья кни­га «Послед­нее лето» вышла в свет в 1972 году. Про­из­ве­де­ния напи­са­ны по мате­ри­а­лам запи­сок, сде­лан­ных писа­те­лем в раз­ные годы и отча­сти издан­ных в виде ста­тей и очерков.

Симо­нов, явля­ясь оче­вид­цем и участ­ни­ком бое­вых дей­ствий, доста­точ­но досто­вер­но пока­зы­ва­ет, что про­ис­хо­ди­ло на войне на про­тя­же­нии трёх лет: тра­ги­че­ские неуда­чи пер­вых дней вой­ны, хаос, отступ­ле­ние, рас­те­рян­ность коман­ди­ров в пер­вой части «Живых и мёрт­вых» вре­за­ют­ся в память; эти собы­тия сме­ня­ет энер­гич­ное наступ­ле­ние в завер­ша­ю­щий год вой­ны («Послед­нее лето») [9].

К 1960‑м годам Кон­стан­тин Симо­нов проч­но вошёл в пле­я­ду самых талант­ли­вых поэтов воен­но­го вре­ме­ни [10]. Так, в учеб­ни­ке по исто­рии рус­ской совет­ской лите­ра­ту­ры отме­че­но, что для цело­го ряда поэтов Вели­кая Оте­че­ствен­ная вой­на ста­ла вре­ме­нем твор­че­ско­го взлё­та, сре­ди них такие поэты, как А. Твар­дов­ский, В. Инбер, К. Симо­нов, М. Али­гер, А. Сур­ков, О. Берг­гольц, и дру­гие. В ста­тье «Лите­ра­ту­ра пери­о­да Вели­кой Оте­че­ствен­ной вой­ны» А. Д. Синяв­ский (автор ста­тьи) обра­ща­ет вни­ма­ние на уме­ние поэта про­ник­нуть в глубь чело­ве­че­ской души и пока­зать её «изнут­ри». В этом он опре­де­ля­ет успех лири­ки Симо­но­ва, попу­ляр­ность его про­из­ве­де­ний «Жди меня», «Ата­ка».

В то же вре­мя в эти годы не ути­ха­ют спо­ры вокруг сбор­ни­ка «С тобой и без тебя». Кри­тик А. Кули­нич при­чис­ля­ет «С тобой и без тебя» к про­из­ве­де­ни­ям любов­но­го пла­на, кото­рые были пред­на­зна­че­ны «для раз­вле­че­ния в холо­стяц­ком кру­гу», и утвер­жда­ет, что мно­гие сти­хи цик­ла — «игра в лёг­кую о любо­виш­ку, гусар­ское поощ­ре­ние слу­чай­ных свя­зей» [11]. С. Фрад­ки­на, высту­пая про­тив пря­мо­ли­ней­но-идео­ло­ги­зи­ро­ван­ной трак­тов­ки симо­нов­ско­го цик­ла Кули­ни­чем, отме­ча­ет, что «труд­но пове­рить, что эти раз­вяз­ные и гру­бо пре­не­бре­жи­тель­ные стро­ки о лири­ке писа­те­ля-вои­на при­над­ле­жат кри­ти­ку-фрон­то­ви­ку. Про­ра­бо­тан­ные ярлы­ки явно вос­тор­же­ство­ва­ли здесь над живой прав­дой вос­при­я­тия поэ­зии» [12].

В 1970‑е и 1980‑е годы про­дол­жа­ет­ся осмыс­ле­ние лите­ра­тур­но­го насле­дия Симо­но­ва в кон­тек­сте веду­щих дости­же­ний совет­ской лите­ра­ту­ры. В это вре­мя выхо­дят в свет ряд фун­да­мен­таль­ных работ, кото­рые внес­ли огром­ный вклад в изу­че­ние твор­че­ства писа­те­ля. Сре­ди этих работ мож­но назвать моно­гра­фию Л. Фин­ка «Кон­стан­тин Симо­нов: твор­че­ский путь» (1979), Л. Лаза­ре­ва «Кон­стан­тин Симо­нов: очерк жиз­ни и твор­че­ства» (1985). Финк назы­ва­ет Симо­но­ва выра­зи­те­лем судеб и миро­воз­зре­ния поко­ле­ния, глав­ным собы­ти­ем в жиз­ни кото­ро­го ока­за­лась Вели­кая Оте­че­ствен­ная вой­на. Четы­ре года вой­ны опре­де­ли­ли все сорок лет лите­ра­тур­ной дея­тель­но­сти писа­те­ля [13].

На стра­ни­цах жур­на­лов кри­ти­ки и лите­ра­ту­ро­ве­ды про­дол­жа­ют обсуж­дать любов­ную лири­ку Симо­но­ва, в то же вре­мя на пер­вый план выдви­га­ют­ся раз­мыш­ле­ния о писа­те­ле, как о выра­зи­те­ле миро­ощу­ще­ния цело­го поко­ле­ния, на чью долю при­шлась вой­на. М. М. Голуб­ков в сво­ей ста­тье «Граж­да­нин сво­е­го вре­ме­ни. Лири­ка К. Симо­но­ва воен­ных лет», ана­ли­зи­руя пред­во­ен­ные сти­хи Симо­но­ва и сти­хи поэта воен­но­го вре­ме­ни, пока­зы­ва­ет транс­фор­ма­цию взгля­да худож­ни­ка на вой­ну и как в лири­ке поэта отра­зи­лось миро­ощу­ще­ние воен­но­го поко­ле­ния. Сти­хи 1937–1939 годов пол­ны пред­чув­ствия вой­ны, страш­ной, но неиз­беж­ной, и обра­ще­ны к тем, кто «зна­ет, что гла­гол „драть­ся“ — гла­гол печаль­ный, но порой нуж­ный», к тем, «кто вдруг из тиши­ны ком­нат, пой­дёт в огонь, где он ещё не был» («Ново­год­ний тост», 1937 год). Одна­ко думы о войне есть, но они ещё не соот­не­се­ны с домом, с мос­ков­ски­ми ули­ца­ми, с «про­сёл­ка­ми, что деда­ми прой­де­ны, с про­сты­ми кре­ста­ми их рус­ских могил», с «каж­дою рус­ской око­ли­цей» («Ты пом­нишь, Алё­ша, доро­ги Смо­лен­щи­ны…») [14].

Такая соот­не­сён­ность воз­ни­ка­ет через четы­ре года, со всей остро­той про­явит­ся в «жесто­ком зре­нии», будет вид­на «в бинокль пере­вёр­ну­тый»: «Как и всем нам, вой­ною непро­ше­но, мне жесто­кое зре­ние выда­но» («Слов­но смот­ришь в бинокль пере­вёр­ну­тый…»). «Жесто­кое зре­ние» вой­ны застав­ля­ет ина­че взгля­нуть на про­шлое, отде­лить суще­ствен­ное от вто­ро­сте­пен­но­го, кото­рое теперь видит­ся как «снеж­ный ком, обра­щен­ный в горо­ши­ну», ибо «всё, что сза­ди оста­лось, уменьшено».

Утвер­жда­ет­ся общезна­чи­мое, высо­кое за счёт мел­ко­го и сию­ми­нут­но­го. Новая шка­ла цен­но­стей и новое поэ­ти­че­ское виде­ние, обу­слов­лен­ное вой­ной, оста­нет­ся в поэ­зии Симо­но­ва навсе­гда [15].

В 1941 году появит­ся наци­о­наль­ный, харак­тер­ный для рус­ской лите­ра­ту­ры, взгляд Симо­но­ва, когда поэт осо­зна­ет все­общ­ность вой­ны, когда уви­дит её след на душе каж­до­го, а не толь­ко героя: когда про­явит­ся общезна­чи­мый, все­мир­но-исто­ри­че­ский опыт наро­да, защи­ща­ю­ще­го мир. Когда ста­нет ясно, что опыт каж­до­го отдель­но­го его пред­ста­ви­те­ля — сол­да­та, офи­це­ра, ста­ри­ка, остав­ше­го­ся в окку­па­ции, — име­ет все­об­щее зна­че­ние, не может быть забыт, утра­чен [16].


1980‑е — 1990‑е. «Глазами человека моего поколения»

Кон­стан­тин Симо­нов, сде­лав­ший бле­стя­щую карье­ру, писа­тель, чьё твор­че­ство все­гда нахо­ди­лось под при­сталь­ным вни­ма­ни­ем чита­те­лей и кри­ти­ков, нико­гда не забы­вал о войне:

«Если гово­рить о той обще­ствен­ной дея­тель­но­сти, кото­рой я зани­ма­юсь, то я решил писать и гово­рить прав­ду о войне; что­бы роль рядо­во­го участ­ни­ка вой­ны, вынес­ше­го на сво­ём гор­бу её глав­ную тяжесть, пред­ста­ла перед после­ду­ю­щи­ми поко­ле­ни­я­ми и во всём её под­лин­ном тра­гиз­ме, и во всём её под­лин­ном героизме».

С таки­ми мыс­ля­ми писа­тель при­сту­пал к рабо­те над сво­и­ми вос­по­ми­на­ни­я­ми «Гла­за­ми чело­ве­ка мое­го поко­ле­ния. Раз­мыш­ле­ния о И. В. Ста­лине» уже в послед­ние годы жиз­ни. Руко­пись была про­дик­то­ва­на в фев­ра­ле — апре­ле 1979 года, когда писа­тель нахо­дил­ся в боль­ни­це. В опуб­ли­ко­ван­ной в 1988 году пер­вой кни­ге с под­за­го­лов­ком «Раз­мыш­ле­ния о И. В. Ста­лине» содер­жат­ся не толь­ко вос­по­ми­на­ния о Ста­лине, но и раз­мыш­ле­ния писа­те­ля о сво­ей жиз­ни, об отно­ше­ни­ях с вла­стью. Это повест­во­ва­ние о самом себе и сво­ём окру­же­нии под­ку­па­ет сво­ей искренностью.

Вто­рую часть кни­ги, кото­рая была заду­ма­на, — «Ста­лин и вой­на» — поэт так и не успел закон­чить. Сохра­ни­лись пап­ки самых раз­ных под­го­тов­лен­ных писа­те­лем доку­мен­тов, соби­рав­ших­ся не один год: замет­ки, пись­ма, запи­си бесед с вое­на­чаль­ни­ка­ми, неко­то­рые из них вошли в первую часть книги.

Кон­стан­тин Симо­нов сре­ди пре­по­да­ва­те­лей и слу­ша­те­лей Воен­но-поли­ти­че­ской ака­де­мии. Москва, 1978 год

Симо­нов про­во­дил лич­ное рас­сле­до­ва­ние, стре­мясь отве­тить на вопро­сы: «Было или не было про­ис­шед­шее в нача­ле вой­ны тра­ге­ди­ей? Нёс ли Ста­лин за это наи­боль­шую ответ­ствен­ность по срав­не­нию с дру­ги­ми людь­ми? Было ли репрес­си­ро­ва­ние воен­ных в 1937–1939 годах одной из глав­ных при­чин наших неудач в нача­ле войне?» — это лишь несколь­ко вопро­сов из спис­ка, кото­рый Симо­нов под­го­то­вил, при­сту­пая к рабо­те над материалом.

Сто­ит отме­тить, что эти вопро­сы не дава­ли покоя Кон­стан­ти­ну Михай­ло­ви­чу не толь­ко в кон­це жиз­ни, но и в после­во­ен­ное вре­мя. Так, в романе «Живые и мёрт­вые» затра­ги­ва­ет­ся тема репрес­сий 1937–1938 годов. По сюже­ту рома­на вой­на сво­дит глав­но­го героя воен­ко­ра Син­цо­ва с коман­ди­ром бри­га­ды Сер­пи­ли­ным, кото­рый закон­чил граж­дан­скую вой­ну, коман­дуя пол­ком под Пере­ко­пом, и до сво­е­го аре­ста в 1937 году читал лек­ции в Ака­де­мии име­ни Фрун­зе. Он был обви­нён в про­па­ган­де пре­вос­ход­ства фашист­ской армии и на четы­ре года сослан в лагерь на Колы­му. Осво­бож­дён­ный бла­го­да­ря хло­по­там жены и дру­зей, он воз­вра­ща­ет­ся в Моск­ву в пер­вый день вой­ны и ухо­дит на фронт, не дожи­да­ясь ни пере­ат­те­ста­ции, ни вос­ста­нов­ле­ния в пар­тии. Если в романе арест героя пред­ста­ет как част­ный слу­чай, слу­чай­ность или чья-то ошиб­ка, то уже в сере­дине 1960‑х годов при под­го­тов­ке докла­да «Уро­ки исто­рии и долг писа­те­ля», под­го­тов­лен­но­го к два­дца­ти­ле­тию Побе­ды, Симо­нов откры­то гово­рит о мас­со­вых репрес­си­ях и их послед­стви­ях для бое­спо­соб­но­сти Крас­ной Армии:

«Во-пер­вых, погиб­ли не одни они (речь идёт о рас­стре­ле груп­пы выс­ших коман­ди­ров Крас­ной Армии: М. Н. Туха­чев­ский, И. П. Убо­ре­вич, А. И. Корк и дру­гие). Вслед за ними и в свя­зи с их гибе­лью погиб­ли сот­ни и тыся­чи дру­гих людей, состав­ля­ю­щую часть цве­та нашей армии… Надо пом­нить, каких неве­ро­ят­ных тру­дов сто­и­ло армии — начать при­хо­дить в себя после этих страш­ных уда­ров». К нача­лу вой­ны армия так и не опра­ви­лась, тем более что «и в 1940 и в 1941 году всё ещё про­дол­жа­лись парок­сиз­мы подо­зре­ний и обви­не­ний…» [17]

Симо­нов в мате­ри­а­ле «Два­дцать пер­во­го июня меня вызва­ли в Радио­ко­ми­тет…» из ком­мен­та­рия к кни­ге «Сто суток вой­ны», под­вер­гая тща­тель­но­му ана­ли­зу воен­но-поли­ти­че­скую ситу­а­цию пред­во­ен­ных лет, ход под­го­тов­ки к надви­га­ю­щей­ся войне и преж­де все­го роль, кото­рую сыг­рал в этом деле совет­ско-гер­ман­ский пакт, пишет о лич­ной ответ­ствен­но­сти Ста­ли­на за про­ис­хо­дя­щее в нача­ле войны:

«Гово­ря о нача­ле вой­ны, невоз­мож­но укло­нить­ся от оцен­ки мас­шта­бов той огром­ной лич­ной ответ­ствен­но­сти, кото­рую нёс Ста­лин за всё про­ис­шед­шее. На одной и той же кар­те не может суще­ство­вать раз­лич­ных мас­шта­бов. Мас­шта­бы ответ­ствен­но­сти соот­вет­ству­ют мас­шта­бам вла­сти. Обшир­ность одно­го пря­мо свя­за­на с обшир­но­стью дру­го­го». [18]

Мате­ри­ал этот был опуб­ли­ко­ван в жур­на­ле «Зна­ние — сила» лишь в 1987 году (№ 11). Симо­нов пояс­ня­ет свои выводы:

«…Если гово­рить о вне­зап­но­сти и о мас­шта­бе свя­зан­ных с нею пер­вых пора­же­ний, то как раз здесь всё с само­го низу — начи­ная с доне­се­ний раз­вед­чи­ков и докла­дов погра­нич­ни­ков, через свод­ки и сооб­ще­ния окру­гов, через докла­ды Нар­ко­ма­та обо­ро­ны и Гене­раль­но­го шта­ба, всё в конеч­ном ито­ге схо­дит­ся пер­со­наль­но к Ста­ли­ну и упи­ра­ет­ся в него, в его твёр­дую уве­рен­ность, что имен­но ему и имен­но таки­ми мера­ми, какие он счи­та­ет нуж­ны­ми, удаст­ся предот­вра­тить надви­га­ю­ще­е­ся на стра­ну бед­ствие. И в обрат­ном поряд­ке — имен­но от него, через Нар­ко­мат обо­ро­ны, через Гене­раль­ный штаб, через шта­бы окру­гов и до само­го низу — идёт весь тот нажим, всё то адми­ни­стра­тив­ное и мораль­ное дав­ле­ние, кото­рое в ито­ге сде­ла­ло вой­ну куда более вне­зап­ной, чем она мог­ла быть при дру­гих обсто­я­тель­ствах». И далее о мере ответ­ствен­но­сти Ста­ли­на: «Гово­ря о нача­ле вой­ны, невоз­мож­но укло­нить­ся от оцен­ки мас­шта­бов той огром­ной лич­ной ответ­ствен­но­сти, кото­рую нёс Ста­лин за всё про­ис­шед­шее. На одной и той же кар­те не может суще­ство­вать раз­лич­ных мас­шта­бов. Мас­шта­бы ответ­ствен­но­сти соот­вет­ству­ют мас­шта­бам вла­сти. Обшир­ность одно­го пря­мо свя­за­на с обшир­но­стью дру­го­го». [19]

Сто­ит ска­зать о том, что пере­осмыс­ле­ние роли Ста­ли­на в войне дава­лось Симо­но­ву непро­сто. Е. Ю. Зуба­ре­ва в ста­тье «Прав­да жиз­ни и прав­да вой­ны (О твор­че­стве К. М. Симо­но­ва)» подроб­но опи­сы­ва­ет миро­ощу­ще­ние писа­те­ля в 1950–1960‑е годы. Выступ­ле­ние Хру­щё­ва на ХХ съез­де КПСС в 1956 году, раз­вен­ча­ние куль­та лич­но­сти Ста­ли­на, после­до­вав­шая за эти­ми собы­ти­я­ми пере­оцен­ка преж­них пред­став­ле­ний, казав­ших­ся неко­ле­би­мы­ми, неиз­беж­ные в таких слу­ча­ях выпа­ды недоб­ро­же­ла­те­лей, стре­мя­щих­ся вся­че­ски уяз­вить того, кого они счи­та­ли ста­лин­ским любим­цем, — всё это не мог­ло не повли­ять на Симо­но­ва. Он тяже­ло пере­жи­вал про­ис­хо­дя­щее, но не стре­мил­ся оправ­ды­вать­ся. Про­цесс пере­осмыс­ле­ния про­шло­го шёл непро­сто и не пред­по­ла­гал без­ого­во­роч­ной идей­ной капитуляции.

Об этом слож­ном пси­хо­ло­ги­че­ском состо­я­нии Симо­но­ва писал поэт Евге­ний Евтушенко:

«Я видел Симо­но­ва на тра­ур­ном митин­ге в мар­те 1953 года, когда он с тру­дом сдер­жи­вал рыда­ния. Но, к его чести, я хотел бы ска­зать, что его пере­оцен­ка Ста­ли­на была мучи­тель­ной, но не конъ­юнк­тур­ной, а искрен­ней. Да, из сего­дняш­не­го вре­ме­ни эта пере­оцен­ка может казать­ся поло­вин­ча­той, но не забу­дем того, что когда-то в ото­ро­пев­ших гла­зах идео­ло­ги­че­ско­го гене­ра­ли­те­та эта стра­даль­че­ская поло­вин­ча­тость выгля­де­ла чуть ли не под­ры­вом всех основ».

Как бы ни вос­при­ни­ма­ли это окру­жа­ю­щие, Симо­нов ста­рал­ся быть честен с ними, а тем более с собой, его эво­лю­ция не озна­ча­ла мимик­рии [20].

В 1965 году, высту­пая на юби­лей­ном вече­ре в честь сво­е­го пяти­де­ся­ти­ле­тия, как бы под­во­дя про­ме­жу­точ­ные ито­ги сво­ей жиз­ни, писа­тель сказал:

«Я хочу про­сто, что­бы при­сут­ству­ю­щие здесь мои това­ри­щи зна­ли, что не всё мне в моей жиз­ни нра­вит­ся, не всё я делал хоро­шо, — я это пони­маю, — не все­гда был на высо­те. На высо­те граж­дан­ствен­но­сти, на высо­те чело­ве­че­ской. Быва­ли в жиз­ни вещи, о кото­рых я вспо­ми­наю с неудо­воль­стви­ем, слу­чаи в жиз­ни, когда я не про­яв­лял ни доста­точ­ной воли, ни доста­точ­но­го муже­ства. И я это помню».

Это был про­цесс не столь­ко рефлек­сии, сколь­ко само­по­зна­ния. Загля­ды­вая в про­шлое, писа­тель пытал­ся постичь, где же она, эта прав­да, поче­му ускольз­ну­ла от него рань­ше и про­дол­жа­ет усколь­зать. Он стре­мил­ся понять, поче­му, будучи сви­де­те­лем депор­та­ции род­ных и аре­ста отчи­ма, не осо­знал тра­гиз­ма происходящего.

«Да, мне сей­час при­ят­нее было бы думать, что у меня нет таких, напри­мер, сти­хов, кото­рые начи­на­лись сло­ва­ми „Това­рищ Ста­лин, слы­шишь ли ты нас?“. Но эти сти­хи были напи­са­ны в 1941 году, и я не сты­жусь того, что они были тогда напи­са­ны, пото­му что в них выра­же­но то, что я чув­ство­вал и думал тогда, в них выра­же­на надеж­да и вера в Ста­ли­на. Я их чув­ство­вал тогда, поэто­му и писал. Но, с дру­гой сто­ро­ны, тот факт, что я писал тогда такие сти­хи, не зная того, что я знаю сей­час, не пред­став­ляя себе в самой малой сте­пе­ни и все­го объ­ё­ма зло­де­я­ний Ста­ли­на по отно­ше­нию к пар­тии и к армии, и все­го объ­ё­ма пре­ступ­ле­ний, совер­шён­ных им в 1937–1938 годах, и все­го объ­ё­ма его ответ­ствен­но­сти за нача­ло вой­ны, кото­рое мог­ло быть не столь неожи­дан­ным, если бы он не был столь убеж­дён в сво­ей непо­гре­ши­мо­сти, — всё это, что мы теперь зна­ем, обя­зы­ва­ет нас пере­оце­нить свои преж­ние взгля­ды на Ста­ли­на, пере­смот­реть их. Это­го тре­бу­ет жизнь, это­го тре­бу­ет прав­да истории».

Е. Ю. Зуба­ре­ва дела­ет вывод в сво­ей ста­тье, с кото­рым нель­зя не согла­сить­ся, что эти стро­ки из рабо­ты «Гла­за­ми чело­ве­ка мое­го поко­ле­ния» не явля­ют­ся само­оправ­да­ни­ем и тем более пока­я­ни­ем, они отра­зи­ли ито­ги мучи­тель­ных раз­мыш­ле­ний писа­те­ля о собы­ти­ях, частью и сви­де­те­лем кото­рых он стал [21].

Вос­по­ми­на­ния «Гла­за­ми чело­ве­ка мое­го поко­ле­ния. Раз­мыш­ле­ния о Ста­лине» были опуб­ли­ко­ва­ны лишь в 1988 году. Не слу­чай­но мно­гие мате­ри­а­лы писа­те­ля уви­де­ли свет лишь в кон­це 1980‑х. В это вре­мя рус­ская лите­ра­ту­ра пере­жи­ва­ла пери­од пуб­ли­ка­тор­ства: на стра­ни­цы изда­ний хлы­ну­ли ранее недо­ступ­ные чита­те­лю про­из­ве­де­ния (уви­де­ли свет про­из­ве­де­ния Замя­ти­на, Пиль­ня­ка, Бул­га­ко­ва). Задер­жан­ные про­из­ве­де­ния, став фак­том обще­ствен­но­го созна­ния, побу­ди­ли обще­ствен­ность пере­смот­реть сло­жив­ши­е­ся пред­став­ле­ния о лите­ра­тур­ном про­цес­се. Кро­ме того, поли­ти­че­ские изме­не­ния 1990‑х годов, затро­нув­шие все сфе­ры жиз­ни, мож­но срав­нить с сей­сми­че­ски­ми толч­ка­ми, кото­рые раз­ру­ша­ют до осно­ва­ния постро­ен­ный века­ми фун­да­мент. Совет­ский Союз пере­стал суще­ство­вать, а всё, что с ним было свя­за­но, под­верг­ну­то раз­ру­ше­нию, в том чис­ле и пред­став­ле­ния о литературе.


Константин Симонов и современность

Конец XX — нача­ло ХХI века отме­че­ны уси­ле­ни­ем нега­тив­ной тен­ден­ции в оцен­ке жиз­нен­но­го и твор­че­ско­го пути Симо­но­ва, вызван­но­го поспеш­ной «пере­оцен­кой цен­но­стей». Писа­те­ли и кри­ти­ки, осво­бож­дён­ные от идео­ло­ги­че­ско­го гнё­та и цен­зу­ры, устре­ми­лись раз­вен­чи­вать иде­а­лы, кото­рые вос­пе­ва­лись в совет­ское время.

Т. Кра­вчен­ко писала:

«Сего­дня [в кон­це 90‑х годов XX века] писать о Кон­стан­тине Симо­но­ве не обли­чая, — дур­ной тон». [22]

В эти годы поэ­зия Симо­но­ва актив­но про­ти­во­по­став­ля­лась поэ­зии Б. Пастер­на­ка, О. Ман­дель­шта­ма, М. Цве­та­е­вой, А. Ахма­то­вой, делал­ся вывод о том, что сопо­став­ле­ние будет для Симо­но­ва про­сто пла­чев­ным. Напри­мер, Н. Ива­но­ва в ста­тье «Кон­стан­тин Симо­нов гла­за­ми чело­ве­ка мое­го поко­ле­ния» срав­ни­ва­ет лири­ку Симо­но­ва с поэ­зи­ей Ахма­то­вой и Пастернака:

«Симо­нов не то что­бы поте­рял свой поэ­ти­че­ский дар — соб­ствен­но гово­ря, осо­бо­го поэ­ти­че­ско­го дара — со сво­ей поэ­ти­кой, сво­им сти­лем — и не было; про­сто на фоне отсут­ствия в мас­со­вом созна­нии лири­ки Ахма­то­вой и Пастер­на­ка, тво­рив­ших одно­вре­мен­но с Симо­но­вым, он занял вакант­ное место совет­ско­го лири­ка. Для всех. Без осо­бых изыс­ков — и уж точ­но, что без отя­го­ща­ю­щей био­гра­фии». [23]

М. Капу­стин выно­сит неуте­ши­тель­ный вер­дикт совет­ской поэ­зии, что она…

«…отра­зи­ла жизнь воен­но­го поко­ле­ния либо в офи­ци­аль­ном отфоль­ги­ро­ван­ном зер­ца­ле, либо в сла­бом и малом — инди­ви­ду­а­ли­зи­ро­ван­ным („Ты пом­нишь, Алё­ша, доро­ги Смо­лен­щи­ны?“ — Симо­нов, Сур­ков, Иса­ков­ский, пес­ни вой­ны)». [24]

Сего­дня оче­вид­но, что эти выска­зы­ва­ния во мно­гом были про­дик­то­ва­ны теми пере­ме­на­ми, кото­рые про­ис­хо­ди­ли в 1990‑е годы. Одна­ко, как извест­но, совре­мен­ная Симо­но­ву поэ­зия не огра­ни­чи­ва­ет­ся кру­гом назван­ных авто­ров. Едва ли про­дук­тив­но с точ­ки зре­ния созда­ния объ­ек­тив­ной кар­ти­ны той лите­ра­тур­ной эпо­хи столь ярост­ное про­ти­во­по­став­ле­ние систем коор­ди­нат их лирики.

На сего­дняш­ний день обще­ство, прой­дя путь декон­струк­ции совет­ско­го про­шло­го, ощу­ща­ет потреб­ность в обре­те­нии памя­ти о сво­ём дав­нем и недав­нем про­шлом, испы­ты­ва­ет необ­хо­ди­мость в кри­ти­че­ском взгля­де на семь деся­ти­ле­тий совет­ской исто­рии. От кар­ди­наль­но­го отри­ца­ния про­шло­го обще­ство посте­пен­но при­хо­дит к его при­ня­тию. Воз­ни­ка­ет потреб­ность не про­сто обли­чать писа­те­лей, кото­рые жили и тво­ри­ли в совет­ское вре­мя, а под­хо­дить к лите­ра­тур­но­му про­цес­су совет­ско­го вре­ме­ни взвешенно.

В завер­ше­ние хочет­ся вспом­нить сло­ва близ­кой подру­ги писа­те­ля М. Али­гер из ста­тьи, опуб­ли­ко­ван­ной в кни­ге «Кон­стан­тин Симо­нов в вос­по­ми­на­ни­ях современников»:

«Симо­нов был ярким и круп­ным чело­ве­ком сво­е­го вре­ме­ни, но, соб­ствен­но гово­ря, каж­дый чело­век явля­ет­ся чело­ве­ком сво­е­го вре­ме­ни. Раз­ни­ца заклю­ча­ет­ся толь­ко в том, что иные суще­ству­ют в сво­ём вре­ме­ни, а дру­гие сво­е­му вре­ме­ни слу­жат. Мы слу­жи­ли сво­е­му вре­ме­ни. Поче­му? Пред­ставь­те себе, поста­рай­тесь пред­ста­вить себе, како­во быть горя­чо и глу­бо­ко убеж­дён­ным в том, что ты живешь в мире, обнов­лён­ном и пере­стро­ен­ном, в мире, о кото­ром меч­та­ли и за кото­рый боро­лись самые высо­кие герои нашей исто­рии… в мире, где всё впер­вые и всё — празд­ник и тор­же­ство тру­до­во­го чело­ве­ка, ибо „мы не рабы, рабы не мы“ и „кто был ничем, тот ста­нет всем“. Верить в то, что вы есть граж­дане это­го ново­го обще­ства, быть соглас­ны­ми со все­ми его уста­нов­ле­ни­я­ми, участ­во­вать во всех его начи­на­ни­ях, во всех его гран­ди­оз­ных замыс­лах… Неуже­ли труд­но понять, какое это сча­стье? Вот поче­му Симо­нов и слу­жил сво­е­му вре­ме­ни. <…> Кон­стан­тин Симо­нов — это, в сущ­но­сти, целая эпо­ха нашей жиз­ни. И с ним вме­сте, оче­вид­но, закон­чи­лась целая эпо­ха наше­го обще­го суще­ство­ва­ния». [25]

Спо­ры, кото­рые раз­го­ра­ют­ся вокруг твор­че­ства Кон­стан­ти­на Симо­но­ва и по сей день, лишь ещё раз под­твер­жда­ют про­ти­во­ре­чи­вость той эпо­хи, в кото­рой жил писа­тель, кото­рая есте­ствен­но отра­зи­лась на его твор­че­стве. Воз­рас­та­ет потреб­ность воз­но­сить­ся выше сво­их субъ­ек­тив­ных при­стра­стий, зача­стую наве­ян­ных модой или вре­ме­нем, стре­мясь взгля­нуть на лите­ра­тур­ный про­цесс не с точ­ки зре­ния част­ных слу­ча­ев, а с точ­ки зре­ния все­го про­цес­са в целом.


Литература и источники

1. Тихо­нов Н. С. Певец бое­вой моло­до­сти // Крас­ная звез­да. 17 апре­ля 1942 г. № 90.
2. Алек­сан­дров В. Пись­ма в Моск­ву (Кон­стан­тин Симо­нов: «С тобой и без тебя» и «Сти­хи 1941 г.») // Зна­мя. 1943. № 1.
3. Цита­та и исто­рия пуб­ли­ка­ции цик­ла «С тобой и без тебя» при­во­дит­ся из ста­тьи М. Чуда­ко­вой «„Воен­ное“ сти­хо­тво­ре­ние Симо­но­ва „Жди меня…“ (июль 1941 г.) в лите­ра­тур­ном про­цес­се совет­ско­го вре­ме­ни» (НЛО, 2002, № 6).
4. Цит. Анд­ро­ни­ко­ва И., Кир­са­но­ва С., Иол­ту­хов­ско­го Г. из газе­ты Кали­нин­ско­го фрон­та «Впе­рёд на вра­га» по: Баби­чен­ко Д. Л. Писа­те­ли и цен­зо­ры. Совет­ская лите­ра­ту­ра 1940‑х годов под поли­ти­че­ским кон­тро­лем ЦК. М.: ИЦ «Рос­сия моло­дая», 1994.
5. Алек­сан­дров В. Пись­ма в Моск­ву (Кон­стан­тин Симо­нов: «С тобой и без тебя» и «Сти­хи 1941 г.») // Зна­мя. 1943. № 1.
6. А. Твар­дов­ский о лири­че­ском цик­ле К. Симо­но­ва «С тобой и без тебя». Всту­пи­тель­ная замет­ка, пуб­ли­ка­ция и ком­мен­та­рий Р. Рома­но­вой // Вопро­сы лите­ра­ту­ры. 1996. № 4.; Тро­щен­ко Е. Д. Поэ­зия поко­ле­ния, созрев­ше­го на войне. Ста­тья пер­вая: Кон­стан­тин Симо­нов // Новый мир. 1943. № 5–6; Лаза­рев Л. И. Дра­ма­тур­гия К. Симо­но­ва. М.: Искус­ство, 1952; Тара­сен­ков А. К. Кон­стан­тин Симо­нов // Тара­сен­ков А. К. Поэты. М.: Совет­ский писа­тель, 1956.
7. Цита­та из ста­тьи: «Искус­ство и судь­ба Кон­стан­ти­на Симо­но­ва» И. Н. Кор­жо­вой.
8. «Искус­ство и судь­ба Кон­стан­ти­на Симо­но­ва» И. Н. Кор­жо­вой.
9. Более подроб­но о три­ло­гии «Живые и мерт­вые» и о дру­гих кни­гах о войне читай­те в под­бор­ке, состав­лен­ной сов­мест­но с про­фес­со­ром Мари­ей Вик­то­ров­ной Михайловой.
10. Исто­рия рус­ской совет­ской лите­ра­ту­ры в 3 т. Т. 3. М. 1961.
11. Цит. из дис­сер­та­ции И. Ф. Гера­си­мо­вой «Чело­век и вре­мя: поэ­зия К. М. Симо­но­ва пери­о­да Вели­кой Оте­че­ствен­ной вой­ны в кон­тек­сте лите­ра­тур­ной эпо­хи» // Кули­нич А. Рус­ская совет­ская поэ­зия. Очерк исто­рии. М.: Учпед­гиз, 1963.
12. Цит. из дис­сер­та­ции И. Ф. Гера­си­мо­вой «Чело­век и вре­мя: поэ­зия К. М. Симо­но­ва пери­о­да Вели­кой Оте­че­ствен­ной вой­ны в кон­тек­сте лите­ра­тур­ной эпо­хи» // Фрад­ки­на С. Я. Твор­че­ство Кон­стан­ти­на Симо­но­ва. М.: Нау­ка, 1968.
13. Финк Л. А. Кон­стан­тин Симо­нов: твор­че­ский путь. 2‑е изд., пере­раб. М.: Совет­ский писа­тель, 1983.
14. Голуб­ков М. М. Граж­да­нин сво­е­го вре­ме­ни. Лири­ка К. Симо­но­ва воен­ных лет // Лите­ра­ту­ра в шко­ле. 1985. № 6. С. 13.
15. Там же. С. 12.
16. Там же. С. 13.
17. Цита­та при­во­дит­ся из пре­ди­сло­вия Л. И. Лаза­ре­ва «Для буду­щих исто­ри­ков наше­го вре­ме­ни (послед­няя рабо­та Кон­стан­ти­на Симо­но­ва)» к кни­ге «Гла­за­ми чело­ве­ка мое­го поко­ле­ния. Раз­мыш­ле­ния о И. В. Сталине».
18. Там же.
19. Там же.
20. Зуба­ре­ва Е. Ю. «Прав­да жиз­ни и прав­да вой­ны» (О твор­че­стве К. М. Симо­но­ва) // Симо­нов К. М. Живые и мёрт­вые. М.: Дет. лит., 2015. С. 14.
21. Там же. С. 15.
22. Кра­вчен­ко Т. Ю. Кон­стан­тин и Вален­ти­на // Неза­ви­си­мая газе­та. 1999. 11 сентября.
23. Ива­но­ва Н. Кон­стан­тин Симо­нов гла­за­ми чело­ве­ка мое­го поко­ле­ния // Зна­мя. 1999. № 7.
24. Капу­стин М. П. Куль­ту­ра и власть: Пути и судь­бы рус­ской интел­ли­ген­ции в зер­ка­ле поэ­зии. М., 2003.
25. Али­гер М. Бесе­да. Из вос­по­ми­на­ний // Кон­стан­тин Симо­нов в вос­по­ми­на­ни­ях совре­мен­ни­ков. Соста­ви­те­ли: Л. А. Жадо­ва, С. Г. Кара­га­но­ва, Е. А. Каце­ва. М., 1984.


Боль­ше похо­жих мате­ри­а­лов читай­те на сай­те про­ек­та «Лите­ра­ту­ра и война».

Поделиться