«Пусть устраивают самоубийства». Нравы губернской тюрьмы начала XX века

Исто­рии об усло­ви­ях тюрем­но­го заклю­че­ния в Рос­сий­ской импе­рии неред­ко ста­но­вят­ся пред­ме­том спе­ку­ля­ций и мифо­ло­ги­за­ции: одна сто­ро­на будет обоб­щать их, выстав­ляя доре­во­лю­ци­он­ную Рос­сию вар­вар­ским неци­ви­ли­зо­ван­ным госу­дар­ством, дру­гая, отме­чая дале­ко не самые жесто­кие усло­вия содер­жа­ния в тюрь­мах и на катор­ге, отыг­ра­ет­ся на кон­тра­сте «а в дру­гой стране / в дру­гое вре­мя было хуже».

Любое обоб­ще­ние будет стра­дать тем, что не учтёт те или иные инди­ви­ду­аль­ные слу­чаи. VATNIKSTAN, не в пер­вый раз обра­ща­ясь к теме доре­во­лю­ци­он­ных тюрем, пуб­ли­ку­ет вос­по­ми­на­ния неиз­вест­но­го лица «Нра­вы Сара­тов­ской губерн­ской тюрь­мы», в кото­рых опи­сы­ва­ют­ся впе­чат­ле­ния авто­ра от уви­ден­но­го им во вто­рой поло­вине 1914-го — пер­вой поло­вине 1915 годов. Явля­ет­ся ли подоб­ная ситу­а­ция типич­ной для про­вин­ци­аль­ной тюрь­мы нача­ла XX века или же нет, может пока­зать толь­ко срав­ни­тель­ное исследование.

К пуб­ли­ка­ции при­ло­же­ны фото­гра­фии рос­сий­ских тюрем нача­ла XX века.


Всё, опи­сан­ное ниже, отно­сит­ся к выше­ука­зан­но­му пери­о­ду, за исклю­че­ни­ем двух слу­ча­ев сума­сше­ствия и поку­ше­ния на само­убий­ство, имев­ших место в два преды­ду­щие года.

Адми­ни­стра­ция Сара­тов­ской тюрь­мы гор­дит­ся стро­гим и после­до­ва­тель­ным про­ве­де­ни­ем в жизнь аре­стан­тов прин­ци­па, поло­жен­но­го в осно­ву тюрем­но­го режи­ма. Прин­цип этот — пол­ней­шее обез­ли­че­ние заклю­чён­ных. Дове­де­ние аре­стан­та до тако­го состо­я­ния, когда он совер­шен­но пере­ста­ёт осо­зна­вать себя чело­ве­ком, теря­ет вовсе не толь­ко чув­ство эле­мен­тар­но­го чело­ве­че­ско­го досто­ин­ства, но утра­чи­ва­ет и вся­кую спо­соб­ность к про­яв­ле­нию воли — вот иде­ал мест­ных тюрем­ных вла­стей в лице Началь­ни­ка Сте­па­но­ва, Стар­ше­го Помощ­ни­ка Логи­но­ва и Помощ­ни­ка по жен­ско­му отде­ле­нию Бара. И надо им отдать спра­вед­ли­вость: они идут к наме­чен­ной цели твёр­до и не оста­нав­ли­ва­ют­ся в выбо­ре средств к её достижению.

Иркут­ский тюрем­ный замок

Пре­пят­ствия на пути устра­ня­ют­ся без про­мед­ле­ния. Пер­вое пре­пят­ствие — появ­ле­ние в соста­ве самой адми­ни­стра­ции лиц непод­хо­дя­щих, могу­щих нару­шить един­ство; такие люди устра­ня­ют­ся сра­зу или выдав­ли­ва­ют­ся посте­пен­но, смот­ря по обстоятельствам.

Более посто­ян­ные пре­пят­ствия коре­нят­ся сре­ди тех, ради кого созда­на систе­ма — сре­ди заклю­чён­ных. И меж­ду ними могут быть выде­ле­ны лица и груп­пы (раз­ря­ды), лег­че или труд­нее под­да­ю­щи­е­ся воз­дей­ствию систе­мы; на вто­рых и обра­ща­ет­ся глав­ное вни­ма­ние. Уго­лов­ные жен­щи­ны — эле­мент наи­бо­лее покор­ный, и пото­му они менее удо­ста­и­ва­ют­ся вни­ма­ния вла­стей. Уго­лов­ные муж­чи­ны зани­ма­ют сред­нее место. А самый труд­но под­да­ю­щий­ся обра­бот­ке эле­мент — это поли­ти­че­ские. Поэто­му-то с момен­та при­бы­тия в тюрь­му каж­до­го ново­го поли­ти­че­ско­го все пред­ста­ви­те­ли адми­ни­стра­ции насто­ра­жи­ва­ют­ся: не внёс бы он дис­со­нан­са в дух тюрь­мы, дух при­ни­жен­но­го раб­ства и жал­ко­го безволия.

Низ­шие чины, стро­го выму­штро­ван­ные, как охот­ни­чьи соба­ки над зве­рем, почти инстинк­тив­но дела­ют стой­ку и ждут толь­ко малей­ше­го зна­ка началь­ства. И горе тому поли­ти­че­ско­му, кото­рый не суме­ет или не захо­чет успо­ко­ить насто­ро­жив­ших­ся: начи­на­ет­ся трав­ля, не зна­ю­щая удер­жу. Сиг­нал к ней даёт­ся «стар­шим» оди­ноч­но­го кор­пу­са, где обыч­но поме­ща­ют­ся поли­ти­че­ские. Его рас­по­ря­же­ние санк­ци­о­ни­ру­ет­ся Началь­ни­ком. На жен­ском отде­ле­нии не менее энер­гич­но ору­ду­ет свой «стар­ший» Васи­лий Пет­ро­вич и, оди­на­ко­во послуш­ный и ему и началь­ни­ку, Бар. Но душой и вдох­но­ви­те­лем все­го явля­ет­ся Логи­нов, пра­вая рука началь­ни­ка, стре­мя­щий­ся к заня­тию этой долж­но­сти и рабо­та­ю­щий с искус­ством и усер­ди­ем, достой­ным луч­шей участи.

Спа­се­ния ждать неот­ку­да: пись­ма под­вер­га­ют­ся стро­жай­шей двой­ной (тюрем­ной и жан­дарм­ской) цен­зу­ре. На сви­да­ни­ях (десять, а то и пять минут) за каж­дым Вашим сло­вом и жестом сле­дят четы­ре, а то и боль­ше, зор­кие гла­за. И сви­да­ния, и пра­во пере­пис­ки могут быть отня­ты по малей­ше­му пово­ду, това­рищ про­ку­ро­ра в слу­чае жало­бы «юри­ди­че­ски­ми» осно­ва­ни­я­ми оправ­ды­ва­ет меры адми­ни­стра­ции; так, когда поли­ти­че­ские заклю­чён­ные заяви­ли про­тест про­тив пере­оде­ва­ния их в аре­стант­ское пла­тье, то он нашел дей­ствия вла­стей совер­шен­но пра­виль­ны­ми; врач тюрем­ный, он же Сара­тов­ский вра­чеб­ный инспек­тор, лич­ность недо­стой­ная зва­ния вра­ча, кото­ро­му гораз­до более под­хо­дя­щее наиме­но­ва­ние тюрем­щик, в этой тюрь­ме суще­ству­ет толь­ко для ухуд­ше­ния уча­сти заклю­чён­ных, ибо на офи­ци­аль­ных осви­де­тель­ство­ва­ни­ях при­зна­ет боль­ных здо­ро­вы­ми, почти без осмот­ра, если это соот­вет­ству­ет видам вла­стей, а в слу­чае чего может най­ти и несу­ще­ству­ю­щую болезнь, объ­яс­ня­ю­щую «капри­зы» аре­стан­та, напри­мер, нев­ра­сте­нию, исте­рию и пр.; что же каса­ет­ся лече­ния аре­стан­тов… то он его все­це­ло предо­став­ля­ет фельд­ше­рам, сам нико­гда не нахо­дя на это вре­ме­ни, даже в серьёз­ных слу­ча­ях; фельд­ше­ра же име­ют стро­гую инструк­цию: толь­ко выда­ча лекарств и боль­ше ниче­го; и вот сода и кастор­ка лечат боль­ных от послед­ствий неудо­вле­тво­ри­тель­но­го пита­ния, хина и сали­цил­ка — от послед­ствий холо­да и сыро­сти в камерах.

Чины Архан­гель­ской тюрь­мы. Фото­гра­фия 1910 года

Не имея легаль­ных путей защи­ты, заклю­чён­ные лише­ны и неле­галь­ных; спо­со­бов сно­ше­ния с волей вовсе нет; дости­га­ет­ся это путём шпи­о­на­жа, широ­ко поощ­ря­е­мо­го и сре­ди чинов адми­ни­стра­ции, доно­ся­щих друг на дру­га ради повы­ше­ния, и сре­ди уго­лов­ных, ради уго­жде­ния над­зи­ра­те­лю. По той же при­чине нет вовсе воз­мож­но­сти сно­ше­ния с това­ри­ща­ми, что осо­бен­но тяже­ло дей­ству­ет на людей с недо­ста­точ­но силь­ной волей. Уго­лов­ных в тюрь­ме мно­го боль­ше, чем поли­ти­че­ских, и их каме­ры слу­жат вели­ко­леп­ной про­слой­кой для иде­аль­ной изо­ля­ции политических.

В прак­ти­ке боль­шин­ства наших тюрем есть обы­чай, очень неудоб­ный для рев­ност­ных сто­рон­ни­ков прин­ци­па уни­что­же­ния в аре­стан­те чув­ства чело­ве­че­ско­го досто­ин­ства, во что бы то ни ста­ло, обы­чай этот — неко­то­рое отгра­ни­че­ние поли­ти­че­ских от уго­лов­ных в смыс­ле избав­ле­ния пер­вых от наи­бо­лее уни­зи­тель­ных фор­маль­но­стей тюрем­но­го уста­ва. Началь­ник С[аратов]ской тюрь­мы Сте­па­нов и его достой­ные спо­движ­ни­ки, Логи­нов и Бар, одним из основ­ных усло­вий тюрем­но­го режи­ма поста­ви­ли пол­ное урав­не­ние в этом отно­ше­нии поли­ти­че­ских с уго­лов­ны­ми, за весь­ма немно­ги­ми исклю­че­ни­я­ми лиц, поче­му-либо име­ю­щих хоро­шую воз­мож­ность защи­ты (по обще­ствен­но­му поло­же­нию сво­е­му). Вер­ные обще­му нашей адми­ни­стра­ции обык­но­ве­нию дей­ство­вать не пря­мо, а с под­ход­цем, они вве­ли в тюрем­ный оби­ход такое поло­же­ние: адми­ни­стра­тив­ный поли­ти­че­ский не есть поли­ти­че­ский, это про­сто адми­ни­стра­тив­ный, т. е. обще­уго­лов­ный. Под эту же кате­го­рию они не сму­ща­ясь под­во­дят всех поли­ти­че­ских, кто не явля­ет­ся «кре­пост­ни­ком», т. е. отбы­ва­ю­щим срок заклю­че­ния в кре­по­сти по при­го­во­ру суда.

Под­ве­де­ние поли­ти­че­ских под обще­уго­лов­ный режим даёт себя чув­ство­вать очень серьёз­но: они под­вер­га­ют­ся ряду уни­же­ний, а в слу­чае про­те­ста ряду взыс­ка­ний. В ука­зан­ный в нача­ле ста­тьи пери­од вре­ме­ни ряд поли­ти­че­ских след­ствен­ных, нахо­див­ших­ся в веде­нии С[аратовского] жан­дарм­ско­го [у]правления под­верг­нут сле­ду­ю­ще­му обще­уго­лов­но­му режи­му: обра­ще­ние на ты, обя­за­тель­ность выкри­ки­ва­ния: «Здра­вия желаю, Ваше Бла­го­ро­дие, или Гос­по­дин Стар­ший», аре­стант­ская фор­мен­ная одежда.

Туль­ский тюрем­ный замок, груп­па аре­стан­тов на при­ну­ди­тель­ных рабо­тах под над­зо­ром тюрем­но­го над­зи­ра­те­ля. Фото­гра­фия 1902 года

Кро­ме обра­ще­ния на ты, они же под­вер­га­лись без вся­ко­го пово­да оскор­би­тель­ной руга­ни со сто­ро­ны над­зи­ра­те­лей, дело в том, что упо­треб­ле­ние адми­ни­стра­ци­ей по адре­су заклю­чён­ных без­об­раз­ных нецен­зур­ных руга­тельств явля­ет­ся одной из при­над­леж­но­стей обще­уго­лов­но­го режи­ма С[аратов]ской тюрь­мы, при­чём эта пло­щад­ная ругань не все­гда явля­ет­ся отве­том на какую-либо про­вин­ность: над­зи­ра­те­ли во вре­мя «опра­вок» систе­ма­ти­че­ски осы­па­ют заклю­чён­ных без­об­раз­ны­ми эпи­те­та­ми, про­сто ради соб­ствен­но­го удо­воль­ствия, ино­гда даже про­из­но­сят их спо­кой­ным тоном: «Ива­нов, отправ­ляйсь, да смот­ри …(без­об­раз­ная ругань) не рас­плёс­ки­вай воду» и так далее в этом роде.

Кста­ти об «оправ­ках»: в С[аратов]ской тюрь­ме про­ве­де­на недав­но кана­ли­за­ция, но она отра­зи­лась на аре­стан­тах толь­ко воз­ник­но­ве­ни­ем цело­го ряда про­цес­сов, с соот­вет­ству­ю­щи­ми нака­за­ни­я­ми, о нахож­де­нии в пара­ше кусоч­ка бумаж­ки, комоч­ка капу­сты из щей, пряд­ки волос и тому подоб­ных пред­ме­тов, буд­то бы могу­щих засо­рить тру­бы. Поль­зо­вать­ся же кло­зе­том или водо­про­во­дом заклю­чён­ным не при­хо­дит­ся. В каме­рах ни того, ни дру­го­го нет (излиш­няя рос­кошь!) два раза в сут­ки, не более, заклю­чён­ные выпус­ка­ют­ся по оче­ре­ди в убор­ные, но малей­шее, на 1–2 мину­ты, задер­жа­ние там вызы­ва­ет раз­дра­жён­ную ругань со сто­ро­ны наблю­да­ю­щих над­зи­ра­те­лей. Поэто­му аре­стан­ты моют­ся кипя­чё­ной водой из чай­ни­ка и поль­зу­ют­ся пара­ша­ми, кото­рые выли­ва­ют в клозет.

Пара­ши, конеч­но, рас­про­стра­ня­ют зло­во­ние. Что­бы при откры­тии камер изба­вить адми­ни­стра­цию от непри­ят­ных обо­ня­тель­ных ощу­ще­ний, напи­сан­ны­ми пра­ви­ла­ми тюрь­мы стро­го вос­пре­ща­ет­ся поль­зо­вать­ся пара­ша­ми с шести утра до семи вече­ра, т. е. меж­ду утрен­ней и вечер­ней повер­кой. Те, желу­док кото­рых не под­чи­нил­ся пра­ви­лу, для пер­во­го раза остав­ля­ют­ся без обе­да. Пара­ши каж­дую отправ­ку тща­тель­но обыс­ки­ва­ют­ся осо­бой пал­кой с крюч­ком и «пре­ступ­ле­ние никак не может остать­ся не обна­ру­жен­ным». Бла­го­да­ря налич­но­сти параш, воз­дух в тюрь­ме отвра­ти­тель­ный, осо­бен­но в часы опра­вок, во вре­мя кото­рых при­сту­пы рво­ты у заклю­чён­ных, осо­бен­но у жен­щин, не ред­кость, ведь зло­во­ние из кори­до­ров и убор­ных в осо­бые отвер­стия про­хо­дит в камеры.

Самар­ская губерн­ская тюрьма

Про­гул­ка про­дол­жа­ет­ся минут 15, а то и мень­ше, при­чём в дни сви­да­ний, бань, пере­дач и выпис­ки её вовсе не быва­ет, даже для тех, у кого нет сви­да­ний; боль­шин­ство след­ствен­ных и не име­ю­щих в горо­де близ­ких род­ствен­ни­ков и пере­дач — все поли­ти­че­ские, в том чис­ле и зло­по­луч­ные адми­ни­стра­тив­ные. Вес­ной 1915 года про­гу­лок не было во все дни отте­пе­ли, меж­ду про­чим две с лиш­ним неде­ли под­ряд на Страст­ной, Свя­той и Фоми­ной, при­чи­на офи­ци­аль­ная — на про­гу­лоч­ном дво­ре мок­ро, а дей­стви­тель­ная при­чи­на — над­зи­ра­те­ли по слу­чаю празд­ни­ка реши­ли изба­вить себя от лиш­ней возни.

На Рож­де­ство и поз­же никто из адми­ни­стра­ции не мог при­нять­ся очень дол­го за состав­ле­ние годо­во­го отчё­та по хозяй­ствен­ной части, и поэто­му заклю­чён­ные шесть недель сиде­ли без выпис­ки, не име­ю­щие пере­дач бук­валь­но голо­да­ли — казен­ный паёк состо­ит из очень сквер­но­го аре­стант­ско­го хле­ба, пор­ции сухой, часто холод­ной и при­го­ре­лой пшён­ной каши и супа или щей из про­тух­шей капу­сты, то и дру­гое совер­шен­но пустое, без мяса и жид­кое, как вода, на ужин выда­ва­лась жидень­кая каши­ца, вер­нее, похлёб­ка, из той же пшён­ной кру­пы, един­ствен­но упо­треб­ляв­шей­ся в тюрь­ме. Обыч­но выпис­ка быва­ет при­бли­зи­тель­но два раза в месяц, дале­ко не акку­рат­но, в лет­ний жар про­ви­зия в каме­рах пор­тит­ся в два дня.

Нель­зя не ска­зать и ещё об одном стра­да­нии заклю­чён­ных того же поряд­ка — это холод и сырость. В ряде камер тем­пе­ра­ту­ра даже в совсем неболь­шие моро­зы спус­ка­лась ниже 9, а то и 8 С°., так было в жен­ской боль­ни­це, где лежа­ли родиль­ни­цы с груд­ны­ми мла­ден­ца­ми. В общей пала­те это­го отде­ле­ния вслед­ствие сыро­сти вода капа­ла с потол­ка, а топи­ли здесь так: не боль­ше вось­ми полен раз в сут­ки в печь, согре­ва­ю­щую боль­шую пала­ту; жало­бы боль­ных не при­во­ди­ли ни к чему.

Внут­рен­ний кори­дор Мин­ско­го тюрем­но­го замка

Тяжё­лое мораль­ное состо­я­ние заклю­чён­ных, осо­бен­но поли­ти­че­ских, усу­губ­ля­лось боль­шой нуж­дой в кни­гах, очень ничтож­ная по раз­ме­рам тюрем­ная биб­лио­те­ка состо­ит из книг духов­но­го содер­жа­ния «для наро­да» и из «бел­ле­три­сти­ки» или, вер­нее, ста­рых раз­роз­нен­ных, рас­трё­пан­ных жур­на­лов и несколь­ких кни­жек рус­ских писа­те­лей с вырван­ны­ми листа­ми. Достав­ка книг с воли была обстав­ле­на мас­сой труд­но­стей, при­ме­ня­лась двой­ная цен­зу­ра, жан­дарм­ская и тюрем­ная, и в резуль­та­те в тюрь­му попа­да­ли не менее чем после месяч­но­го стран­ствия толь­ко бел­ле­три­сти­ка и учеб­ни­ки. Да и эти кни­ги попа­да­ли толь­ко к тем, у кого род­ствен­ни­ки обла­да­ли доста­точ­ной энер­ги­ей и настойчивостью.

Ужас­ной вещью были обыс­ки, про­из­во­див­ши­е­ся доволь­но-таки часто и систе­ма­ти­че­ски: тол­па над­зи­ра­те­лей во гла­ве со стар­шим вва­ли­ва­ет­ся в каме­ру поли­ти­че­ско­го, по коман­де он раз­де­ва­ет­ся дона­га и так сто­ит, руки по швам, пока началь­ство осмат­ри­ва­ет его каме­ру, одеж­ду и его само­го все­го вплоть до рта, куда один из над­зи­ра­те­лей засо­вы­ва­ет паль­цы. На жен­ском отде­ле­нии, в том чис­ле и в боль­ни­це, стар­ший пере­во­ра­чи­вал соб­ствен­но­руч­но посте­ли уго­лов­ных жен­щин и поли­ти­че­ских катор­жа­нок, сопро­вож­дая свою рабо­ту соот­вет­ствен­ной руга­нью, окри­ка­ми, толч­ка­ми и пин­ка­ми. Обыс­ки у жен­щин сопро­вож­да­лись все­гда исте­ри­че­ским пла­чем и рыданиями.

Сто­ит ска­зать ещё об одной харак­тер­ной чер­те тюрем­но­го режи­ма: заклю­чён­ным стро­го запре­ща­лось иметь в каме­ре иной раз самые необ­хо­ди­мые вещи. Что­бы полу­чить зуб­ную щёт­ку, нуж­но было уси­лен­но хло­по­тать через род­ных в тече­ние несколь­ких недель, то же с каж­дым лиш­ним носо­вым плат­ком, кото­рых пола­га­лось один на 10 дней. Заня­тие для жен­щин руко­де­ли­ем было страш­но затруд­не­но тем, что не раз­ре­ша­лось ни под каким видом иметь нож­ни­цы, какой бы то ни было крю­чок и т. д. Пись­мен­ные при­над­леж­но­сти выда­ва­лись после цело­го ряда настой­чи­вых хло­пот со сто­ро­ны род­ных во всех инстан­ци­ях, меся­ца через два, не рань­ше, с нача­ла заключения.

Туль­ский тюрем­ный замок, тюрем­ный над­зи­ра­тель с груп­пой аре­стан­тов-татар. Фото­гра­фия 1902 года

Таков нор­маль­ный уклад аре­стант­ской жиз­ни в Сара­тов­ской тюрь­ме. Прак­ти­ко­вав­ши­е­ся в изоби­лии нака­за­ния дела­ли его непе­ре­но­си­мым даже для самых тер­пе­ли­вых и вынос­ли­вых. Ред­кий заклю­чён­ный умуд­рял­ся про­си­деть там свой срок, не побы­вав в кар­це­ре. При оди­ноч­ном кор­пу­се Сара­тов­ской тюрь­мы име­ет­ся два кар­це­ра — тём­ный и свет­лый, в обо­их страш­ная сырость, холод, ужас­ная грязь. Насе­ко­мые так и кишат в дос­ках нар, кло­пы не выно­сят кар­цер­ной обста­нов­ки и не живут там, но зато дру­гие, менее тре­бо­ва­тель­ные, страш­но пло­до­ви­тые и отвра­ти­тель­ные пара­зи­ты раз­ве­де­ны в неве­ро­ят­ных раз­ме­рах, по выхо­де из кар­це­ра в тече­ние очень дол­го­го вре­ме­ни нет воз­мож­но­сти осво­бо­дить­ся от них. Они не выво­дят­ся в кар­це­рах наме­рен­но, так гово­рят надзиратели.

В тём­ном кар­це­ре устро­е­ны осо­бые отду­ши­ны нару­жу, в кото­рые про­хо­дит сквоз­ной ветер, само собой разу­ме­ет­ся, что взять с собой в кар­цер не толь­ко оде­я­ло или подуш­ку, но даже буш­лат не раз­ре­ша­ет­ся. Пища в кар­це­ре — хлеб и вода. По зако­ну нель­зя остав­лять аре­стан­та в кар­це­ре более семи суток, но на деле пра­ви­ло это сплошь и рядом обхо­дит­ся очень про­сто: воз­вра­ща­е­мый утром из кар­це­ра к вече­ру отправ­ля­ет­ся обрат­но и начи­на­ет новый семи­днев­ный срок, повод при жела­нии най­ти все­гда мож­но. Так один поли­ти­че­ский след­ствен­ный из трёх меся­цев, про­ве­дён­ных в тюрь­ме, 56 суток про­си­дел в кар­це­ре, дру­гой из трёх меся­цев про­был там 27 суток.

В кар­цер попа­да­ют по ничтож­ным пово­дам: на обыс­ке в каме­ре одно­го рабо­че­го поли­ти­че­ско­го была най­де­на на окне меж­ду рама­ми ста­рая короч­ка хле­ба, заклю­чён­ный, как и все­гда, очень сдер­жан­но и веж­ли­во объ­яс­нил, что он в этой каме­ре все­го вто­рой день, и кор­ка, совсем высох­шая, оче­вид­но, оста­лась от его пред­ше­ствен­ни­ка, так оно и было, тем не менее его отпра­ви­ли на трое суток в кар­цер. Вот ещё слу­чай с уго­лов­ным: на утрен­ней повер­ке про­ис­хо­дит сле­ду­ю­щий раз­го­вор: Стар­ший: «Ты, шар­ла­тан эта­кий, поче­му ночью буш­ла­том накры­вал­ся?» Аре­стант: «Мне, гос­по­дин Стар­ший, было очень холод­но: каме­ра холод­ная, меня лихо­ра­дит». Стар­ший: «А я вот тебя в кар­цер спу­щу для лече­ния». Над­зи­ра­те­ли уво­дят боль­но­го в кар­цер, по доро­ге он стонет.

Ниж­ние чины одной из тюрем. Фото­гра­фия 1903 года

По вече­рам до камер пер­во­го эта­жа оди­ноч­но­го кор­пу­са часто доле­та­ют глу­хие сто­ны, сдав­лен­ные кри­ки: то в под­валь­ном эта­же изби­ва­ют отправ­ля­е­мых в кар­цер. Поли­ти­че­ско­го, упо­мя­ну­то­го рань­ше, про­вед­ше­го в кар­це­ре 56 суток, били жесто­ко при каж­дом отправ­ле­нии в кар­цер. Били кула­ка­ми, топ­та­ли сапо­га­ми, пова­лив на зем­лю. При­чи­ной изби­е­ния были про­те­сты его про­тив непра­виль­ных дей­ствий адми­ни­стра­ции, напри­мер, по при­бы­тии в тюрь­му он отка­зал­ся надеть аре­стант­ское пла­тье, его изби­ли и поса­ди­ли в кар­цер на семь суток, изби­е­нию под­верг­лись и его това­ри­щи, не желав­шие доб­ро­воль­но одеть аре­стант­скую одеж­ду. Изби­тый в кар­це­ре поли­ти­че­ский обра­тил­ся с жало­бой к Логи­но­ву. «Жаль, что меня не было, я бы при­ба­вил», — отве­тил тот со сво­ей обыч­ной язви­тель­ной усмеш­кой. И заклю­чён­ные боят­ся жало­вать­ся: потом быва­ет еще хуже: мстят за строптивость.

Вот ещё повод для изби­е­ния и кар­це­ра: Логи­нов во вре­мя вечер­ней повер­ки, оста­но­вив­шись у две­рей каме­ры поли­ти­че­ско­го еврея, дела­ет ядо­ви­тое заме­ча­ние: «Фу, как жидом воня­ет». Сви­та хохо­чет. Раз­дра­жён­ный посто­ян­ны­ми изде­ва­тель­ства­ми адми­ни­стра­ции над сво­им «жидов­ством», заклю­чён­ный отве­тил: «А если воня­ет, так поню­хай». В резуль­та­те тяж­кие побои и карцер.

Руко­при­клад­ство вооб­ще в боль­шой моде не толь­ко на муж­ском отде­ле­нии, но и на жен­ском, к нему при­бе­га­ют не толь­ко над­зи­ра­те­ли, но и помощ­ни­ки. Осе­нью 1914 года был в жен­ской боль­ни­це такой слу­чай. Две жен­щи­ны уго­лов­ные поссо­ри­лись меж­ду собой. Над­зи­ра­тель­ни­ца пожа­ло­ва­лась помощ­ни­ку. Изящ­ный фран­то­ва­тый Вла­ди­мир Пет­ро­вич Бар явил­ся в ту же мину­ту на рас­пра­ву: выру­гав обе­их жен­щин непе­чат­ны­ми сло­ва­ми, он в заклю­че­ние дал звон­кую поще­чи­ну одной из них и уда­лил­ся очень доволь­ный бла­го­по­луч­ным и ско­рым завер­ше­ни­ем инци­ден­та. С осо­бен­ным удо­воль­стви­ем били евре­ев и воен­но­обя­зан­ных ино­стран­ных под­дан­ных, давая тем исход сво­е­му патриотизму.

Киев­ская губерн­ская тюрьма

В заклю­че­ние при­ве­ду два слу­чая, когда тюрем­ный режим отра­зил­ся на заклю­чён­ных тра­ги­че­ски, оба име­ли место в жен­ском отде­ле­нии, где режим лег­че. О подоб­ных же слу­ча­ях в оди­ноч­ном кор­пу­се, к сожа­ле­нию, не могу рас­ска­зать, так как не знаю дета­лей, а неточ­но­стей, по понят­ным при­чи­нам, допус­кать не нахо­жу возможным.

Поли­ти­че­ская, моло­дая девуш­ка, дол­го сиде­ла в тюрь­ме. И дол­го при­ду­мы­ва­ла спо­соб покон­чить с собой: верёв­ки не было, ножа или нож­ниц тоже, яда тем более. Нако­нец, при­ду­ма­ла: из тол­стых казен­ных ниток спле­ла верёв­ку. Ночью над­зи­ра­тель­ни­ца выну­ла её из пет­ли. Она была ещё жива, и слу­чай остал­ся в сте­нах тюрьмы.

Пожи­лая жен­щи­на, сель­ская учи­тель­ни­ца, невин­но окле­ве­тан­ная свя­щен­ни­ком, год сиде­ла в оди­ноч­ке, нако­нец, у неё нача­лись гал­лю­ци­на­ции. Над­зи­ра­тель­ни­ца доло­жи­ла началь­ни­ку. Он толь­ко спра­вил­ся: не буй­ству­ет ли она, и, полу­чив отри­ца­тель­ный ответ, успо­ко­ил­ся. Остав­лен­ная в сво­ей оди­ноч­ке боль­ная сошла с ума.

И мно­гое ещё мож­но бы рас­ска­зать о жиз­ни заклю­чён­ных Сара­тов­ской губерн­ской тюрь­мы, но и это­го достаточно.

Вынос­ка.

На вопрос род­ствен­ни­ка одной из заклю­чён­ных: «Неуже­ли Вы так бои­тесь само­убийств, что запре­ща­е­те даже крю­чок для вяза­ния», после­до­вал ответ от Сте­па­но­ва: «Ну, это­го-то мы не боим­ся, пусть устра­и­ва­ют само­убий­ства, мы за них не отве­ча­ем. Это дела­ет­ся для ограж­де­ния адми­ни­стра­ции от воз­мож­но­сти напа­де­ния со сто­ро­ны арестантов».


Доку­мент пуб­ли­ку­ет­ся по источ­ни­ку: ГАРФ (Госу­дар­ствен­ный архив Рос­сий­ской Феде­ра­ции). Ф. 102 (Депар­та­мент поли­ции Мини­стер­ства внут­рен­них дел). Оп. 253. Д. 133.

О том, как жили заклю­чён­ные в нача­ле XX века, рас­ска­зы­ва­ют дру­гие инте­рес­ные вос­по­ми­на­ния «Быт „госу­да­ре­вых дач­ни­ков“ в Шлис­сель­бург­ской кре­по­сти».

Поделиться