Редкий отечественный артист становится востребованным за рубежом. Новосибирцу Алексу Кельману, игравшему в Punk TV и Hot Zex, это удалось. Коллективы, в которых участвовал Алекс, были известны среди почитателей смеси электроники с роком, шугейзинга и краут-рока по всему миру. Недавно Алекс Кельман выпустил свой второй сольный альбом “U17”. Ударные для пластинки записал барабанщик шведской группы Bondage Fairies, а электронщики из Австрии, Словакии и Италии подготовили ремиксы на композиции альбома. VATNIKSTAN пообщался с Алексом Кельманом про промоутерскую деятельность, концерт в гараже городка Воронежской области, Happy Mondays и о переезде в Словакию.
— Читал недавно изданные ответы Егора Летова на вопросы слушателей. Он в 2008 году из современной российской музыки выделял Punk TV. Знал ты про респект от Егора Летова? Были ли вы знакомы?
— Егор Летов, несомненно, является самым мощным кумиром на отечественной сцене для меня, в 14–15 лет все его альбомы были на полке, я умел играть на гитаре многие из его песен, играл их во дворе, тусуясь с местной гопотой.
В 1990-е годы в Новосибирске мы часто посещали странную квартиру наших старших друзей, где самым беспощадным психоделическим образом менялось наше восприятие мира музыки и не только. В квартире стоял приличный аппарат на пару киловатт, всё время играли нойз-музыку с живыми барабанами, настоящий такой Нью-Йорк в центре Новосибирска. Возможно, там я впервые увидел Егора, потом ещё пару раз на каких-то тусовках, но лично мы никогда не общались, То, что ему вкатил наш первый альбом Punk TV, было известно из его интервью и это было чертовски значимо для нас.
— Ты был юн, когда была волна сибирского панка. Ты увлекался этой музыкой? Насколько сильное было влияние этой сцены для Новосибирска 1990-х?
— Ну нет, для нас это был говнорок. Всё, кроме «Гражданской Обороны» и Nuclear Losъ. Хотя я и знал многих ребят из «Путти», «Спид» и других групп, но мы были выше этого, как нам казалось, слушали Sonic Youth и The Ball.
Новосибирск — место, где зарождаются таланты, сами того не осознавая, каждое десятилетие в атмосфере холода и страха вдруг образуются новые музыкальные волны. Исключительно устремлённые в музыкальном направлении, никто не понимал и не понимает, что шоу-бизнес — это ещё тысяча вещей, включая внешний вид, образ и так далее. Никто этим никогда не заморачивался, наверное, оттуда искренность и, соответственно, сила подачи, закрепленная отсутствием выбора, страшными морозами, скверными индустриальными пейзажами. Хотя природа в Сибири суперкрасивая.
— Аэропорт в честь Летова стоит называть?
— Этого никогда не произойдет, да и не стоит перегибать. Егор Летов — символ свободы и образа мышления конца 1980-х, а не национальный герой, именем которого стоит называть государственные стратегические объекты. Это лишнее.
— Как ты думаешь, кто популярнее за рубежом — Hot Zex или Punk TV? Как получилось, что о вас вначале узнали за рубежом, а потом в России. И каково было пробиваться на Запад группе в эпоху медленного интернета?
— Никто не популярен ни в России, ни за рубежом, по большому счёту. В своё время мы были группами эшелона С, способными выступить на фестивалях Eurosonic, Reeperbahn, «Пикниках Афишах» и так далее, делая небольшие вылазки с турами в Англию, собирающими максимально 50–100 человек в европейских клубах. Популярностью это не назовёшь.
Сначала о нас узнали в России, естественно. По крайней мере о Punk TV. Диджей Андрей Панин выпустил наш первый альбом, и о нём узнала вся страна, мы выступили на фестивале Sunvibes в горах Алтая и на следующий наш концерт в Новосибирске пришло около 1000 человек.
С Hot Zex немного другая история — первый альбом группы был издан в Японии на стыке 1990-х и нулевых. И альбом хорошо разошёлся по всей мировой шугейз-тусовке, которая не такая уж и огромная на самом деле.
— Как вы узнавали про новую музыку в начале 1990-х? Тем более, например, про шугейзинг. Hot Zex едва ли не первые играли шугейзинг в России. Кто был проводником в мир мировой массовой культуры в Новосибирске 1990-х?
— Ну у нас школа была особенная, с углублённым изучением английского, очень интернациональная. К нам брат Фиделя, Рауль Кастро (глава Кубы с 2008 по 2018 год. — Прим. ред.) приезжал, такой страшный бандит с виду, мы ему всем классом открытки дарили. Потом нам купили оборудование для репетиций, дали помещение, мы в старших классах уже фестивали делали, и не сраный КВН, а фестиваль имени Сида Вишеза, например. Старшие товарищи были в теме и кормили нас всем эти. Кассеты с The Residents, The Cure переписывались друг у друга, в 8–9 классах мы уже ездили в Москву, тусовались с музыкантами из Alien Pat. Holman и Mushrooms. Чувствовали себя нереально круто. В 1991-м у одного из наших друзей сестра жила в Англии с человеком из журнала. И абсолютно случайно нам попалась демо-кассета The Prodigy — “Experience”, журналист из Англии присылал нам то, что не успевал отслушать. Такого поворота в музыке мы вообще не ожидали.
— Когда Punk TV появились, музыкальные критики утверждали, что вы вдохновлялись «мэдчестером». Насколько они были правы? Каково тебе было делить сцену с Йеном Брауном из The Stone Roses и Happy Mondays?
— С Happy Mondays круто было делить не только сцену, но и бэкстейдж. Очень мощные ребята, никогда не умрут. С Йеном было посложнее, звёздный чувак. Играть на больших площадках всегда приятно и сложно одновременно. Приятно вспоминать концерты с The Young Gods и Wedding Present.
И да, мы очень любили «мэдчестер», хотя меня лично тянуло больше в вязкие гитары Curve и My Bloody Valentine.
— Ты где только не гастролировал. Вот недавно узнал про твои концерты в Китае. А какое было самое необычное место, где тебе приходилось выступать?
— В одном из городов Воронежской области, случайно туда попали в режиме российского тура. Клуб представлял из себя гараж на отшибе города, абсолютно бандитское заведение, вероятно, с рабами, танцующими продавщицами и строителями в рабочей одежде в качестве посетителей. Алкоголь там продавался только бутылками. Было жутковато поначалу, но все эти люди зажигали по-настоящему, отрывались невероятно, в отличие от вечно холодной столичной модной публики.
Я играю примерно по 60–70 концертов уже не первый год, в основном в Европе, в этом году удалось сыграть шесть концертов в Китае на разогреве американцев Ceremony. Очень хочу их в Россию привезти. Надеюсь, “Cold Cold Night” здесь любят и помнят.
— В каком статусе сейчас находятся Punk TV? Возможно ли, что скоро пройдут концерты группы? Насколько часто ты общаешься с другими участниками группы?
— Мы распались в 2012 году окончательно, наш вокалист Владимир Комаров переехал в США. Стало нереально что-то делать. Мы ушли со сцены по-честному, без натягиваний публики на всякие однодневные реюнионы, вымыслы с последними концертами в уходящем году и так далее. Просто сыграли в клубе «Гоголь» последний концерт и распались. Но мы друзья и общаемся каждую неделю почти.
— Punk TV не пели по-русски, за исключением совместной композиции с Шурой из «Би-2». Было ли желание перейти на русские тексты?
— Нет, мы, к сожалению, не настолько хороши в поэзии были и есть, мы больше о музыке. А тексты на родном языке должны быть сильными и несущими в себе посыл, иначе вокал — это просто ещё один инструмент, как в нашем случае. Плохие тексты на родном языке — это позор. Who Needs Lyrics?
— Ты перебрался в Словакию. Почему именно туда? Много ли русских живёт в Словакии? Кто составляет твой круг общения там?
— Так вышло, страна немного оседлая, и я периодически там скучаю, но долго не приходится с моим концертным графиком. У меня всего один друг там, он очень похож на Бобби Гиллеспи из Primal Scream, больше я там ни с кем особо не общаюсь. Зато язык хорошо выучил. У меня много друзей в соседней Чехии, и я частый гость там. К сожалению, русская, белорусская и украинская диаспоры в Братиславе абсолютно далеки от современного искусства, в отличие от подобных ребят в той же Праге.
— Расскажи про свой последний альбом “U17”. Тебе на данный момент легче работать одному или в группе? Чем ты вдохновлялся, когда работал над пластинкой?
— Новый альбом несёт в себе идеи спасения нормальных человеческих отношений в мире цифрового безумия и глобализации и посвящён памяти эстонского музыкального журналиста Артура Цавхидова, покинувшего этот мир в молодом возрасте из-за неизлечимой болезни.
Впервые в своей музыкальной карьере я спел на русском языке в треке “Plavna”. В работе над альбомом приняли участие музыканты и артисты из России, Швеции и Италии.
Недавно мы устроили в одном из итальянских городов джем после концерта с местными музыкантами, и я понял, как страшно скучаю по работе в коллективе, но пока не нахожу, с кем бы я мог играть. Музыканты либо привязаны к другим работам и не могут поехать в тур, либо металлисты, либо ещё что-то. Я в поиске. Но одному турить, конечно, экономически гораздо более выгодно.
— Как обстоят дела с твоей промоутерской деятельностью сейчас?
— Я не промоутер больше, но иногда делаю какие-то концерты из любви к определённым коллективам, помогаю иногда кому-то. Я очень устал от этого, всё время на нервах — придут, не придут люди, всё время риски, группы выпендриваются из-за мелочей, клубы зачастую тоже. У меня букинг-агентство IceCreamDisco, я занимаюсь турами, логистикой, поиском площадок, и так далее. Работаю примерно с 20 артистами со всего мира.
— Ты недавно проводил концерт в Москве. Насколько сильно публика твоих сольных выступлений отличается от концертов Punk TV? Кто сейчас ходит на твои концерты?
— Старые друзья и немного новых, люди, которым интересен краут-рок, синти, электроник-рок, тот же мэдчестер. Большого количества молодёжи на своих русских концертах я не наблюдаю, я не Фараон и не Монеточка. Тут теперь краут-рок никому не нужен.
— Кого ты бы выделил из молодых российских исполнителей?
— Я работаю с многими из них: Ivatu, Blankenbegre, Rudda Sounds — этим ребятам в данный момент я делаю европейские туры, например. Нравятся Rosemary loves a blackberry и Gnoomes. Вообще, очень много крутых групп в России, всех не перечислишь. Увы, пока они в тени, но смутное время остросоциальных текстов и трэш-безумия пройдёт, обязательно пройдёт и все вернутся к качеству и непосредственно музыке.
